Что у нас с общественным договором?
Я не знаю, что из себя представляет Павел Дуров как человек и как менеджер. Вернее, я много что слышала про это, но собственное мнение составить мне не удалось — уж очень субъективны все высказывания.
Я постоянно пользуюсь Телеграмом, а насколько обоснованы обвинения в том, что он прогнулся под ту или иную власть, я не могу определить.
Но я понимаю, что арест Дурова связан с одной из самых важных проблем нашего и — убеждена — будущего времени.
Извините за банальность — речь идет о свободе слова.
Когда арестовали Ассанжа, то одни воспевали его как героя-освободителя, а другие осуждали как безответственного человека, из-за которого множество жизней ни в чем не повинных людей оказались в опасности.
Когда произошел ужас с Charlie Hebdo — то одни говорили о том, что журналисты издания погибли на передовой, защищая свободу слова и совести, а другие — что они были просто выпендрежниками, зачем-то издевающимися над тем, что дорого миллионам людей.
Когда компания Apple отказалась предоставить ФБР пароли для расшифровки переписки террористов, то по сути дела тот же самый вопрос повернулся к нам другой стороной — что важнее: полная свобода или безопасность?
Сегодня французские власти обвиняют Дурова в том, что он не пресекал в Телеграме переписку, связанную с терроризмом и торговлей наркотиками и не дает к ним доступа, а радикальная российская оппозиция — в том, что он не блокирует Z-каналы.
Я читаю все это и с ужасом понимаю, что и здесь не могу выработать четкую позицию — а это похуже, чем с моим отношением лично к Павлу Дурову.
Уже почти триста лет назад Томас Гоббс подарил нам идею общественного договора — теорию о том, что государство возникло в тот момент, когда люди устали от «войны всех против всех», господствовавшей в обществе, где все находились во власти «естественных страстей». В результате люди отказались от части своих свобод ради того, чтобы «Левиафан» — государство — обеспечило им безопасность.
Хорошая мысль, вообще-то, — но с тех пор никому не удалось четко и определенно решить, как велика должна быть эта самая ЧАСТЬ свобод. Многие считают, что, отказавшись от хотя бы малой части своих прав, можно легко потерять и все права. Погнавшись за безопасностью, можно уйти от демократии и прийти к диктатуре.
После Первой Мировой войны один американский журналист заявил: «Мы все должны стыдиться того, что писали во время войны». А чего им было стыдиться? Конечно, все они должны были подчиняться цензуре — о чем-то молчать, что-то вырезать в своих репортажах. Просто, чтобы поддерживать боевой дух солдат. Где-то раздуть сообщения о зверствах противника, где-то промолчать о жестокостях «своих».
В 1914 году весь мир был потрясен сообщениями об ужасающих жестокостях немцев в Бельгии — об изнасилованных монахинях, расстрелянных стариках и детях. После войны оказалось, что многие из этих сообщений были просто придуманы. Тогда никто не думал о том, что образ Германии как единственной страны, развязавшей Первую Мировую войну, создает у немцев комплекс, который подтолкнет их к Гитлеру.
Точно так же, как в 1941 году журналисты придумали историю о 28 героях-панфиловцах — ради поднятия боевого духа. Сегодня историки точно доказали, что это миф, а пропаганда продолжает использовать фальшивку.
На обложке первого издания «Левиафана» Гоббса был изображен огромный великан, состоявший из множества человечков, как будто ставших частью этой государственной власти. Сколько шагов надо сделать, чтобы пройти от этого огромного, но, вроде бы, не такого уж страшного «Левиафана» Гоббса до жуткого «Левиафана» Звягинцева?
Отлично, говорю я сама себе: «Да здравствует свобода!» — как прекрасно звучат эти слова, какое сладкое слово я произношу. И тут же ощущаю привкус горечи.
Я хочу, чтобы все писали все, что угодно, но не хочу, чтобы нас захлестывали волны лжи и пропаганды, ненависти и насилия, чтобы люди, затравленные в соцсетях, кончали с собой, чтобы обнародовались чужие тайны.
Я не хочу, чтобы мою переписку в мессенджерах, читал кто угодно, но хочу ли я, чтобы мессенджеры облегчали возможность контактов террористам и наркодельцам?
Одна из самых моих любимых книг на свете — «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, которые запрещали (и запрещают), экземпляры которой сжигали люди, даже не открывавшие ее, а просто поверившие пропаганде. Та самая книга, из-за которой Рушди, великий писатель, был вынужден много лет скрываться, а недавно чуть не заплатил за свое творчество жизнью.
Я хочу, чтобы книги Рушди читали во всех странах. Я вспоминаю о том, что молодой человек, пытавшийся в 2022 году напасть на Рушди, беспрерывно смотрел на YouTube зажигательные речи имамов, сеявших там ненависть к писателю.
Как провести границу запретов и разрешений?
В книге Энн Эпплбаум “Autocracy, Inc.”, о которой я недавно писала, есть главка, которая называется — “Don’t Fight the Information War—Undermine It.”
Автор приводит много причин, по которым, с ее точки зрения, демократические страны сегодня проигрывают информационную войну, и одна из них — абсолютная неспособность нормально регулировать социальные сети.
Эпплбаум считает, что обсуждение ситуации в соцсетях, многие из которых уже давно стали рассадниками ненависти и антидемократической пропаганды, тормозят разные силы. С одной стороны, «против перемен лоббируют сами платформы, являющиеся одними из самых богатых и влиятельных компаний в мире». А с другой — крайне правые силы, успешно использующие соцсети в своих интересах. «Крайние правые в Америке превратили вполне законное политическое обсуждение регулирования онлайн-платформ в спор о „запретах“ и „свободе слова“, они обрушиваются на ученых, пытающихся понять, как функционирует онлайн-мир и то, как можно сделать его более прозрачным».
И это, наверное, один из самых мощных вызовов сегодняшней демократии. Если мы дальше ограничимся просто разговорами о неограниченной свободе или о том, что свобода вашего кулака ограничивается свободой моего носа, — то уйдем недалеко. Вряд ли стоит рассчитывать на внутреннюю ответственность каждого из нас, включая наркодельцов, террористов и Z-пропагандистов, а также — олигархов, владеющих мощными платформами и часто идущими на компромиссы ради прибылей, а также — разнузданных и безответственных левых, правых, средних, крайних — и любых других.
И что делать? Теория общественного договора явно нуждается в очень сильных уточнениях и поскорее.
Пока что я рада, что представители Павла Дурова не стали обращаться за помощью к российским властям. Но что бы ни было дальше с Дуровым, общую проблему это не решит.
Можно запретить телеграмм, но не сажать же за это директора компании.
Ощущение двух стульев. Если бы Российские власти задержали Дурова по таким обвинениям, вы бы кричали ЛЮДОЕДЫ. А как зашла речь про страны старой Европы: «все не так однозначно…». Боитесь, что внж не дадут?
Тамара, вы задаете вопрос: как провести границу запретов и разрешений.
Механизм ответа на этот вопрос, на самом деле, довольно простой - его выработала практика органов конституционной и международной юстиции, практика конституционного нормотворчества. И этот принцип великолепно и лаконично раскрыт (не говорю, что приведен в жизнь) в нашей конституции:
> "Права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства"
Я здесь вижу 3 ключевые составляющие:
- цель: она ограничена - это не "установление диктатуры пролетариата" (которой можно было бы оправдать политический террор) и не "расширение жизненных пространств". О том, какие именно цели тут должны быть, можно дискутировать
- пропорциональность ("только в той мере, в какой она необходима для <...>"): ограничение должно быть соразмерным. Мы должны всегда оценивать на чаше весов право, которое ограничиваем, и цель, которую достигаем
- законная процедура ("федеральным законом"): решение должен принимать легитимный парламент.
Вы в заметке очень сильно бросаетесь из стороны в сторону - начиная с hate speech и заканчивая наркоторговцами.
> Вряд ли стоит рассчитывать на внутреннюю ответственность каждого из нас, включая **наркодельцов, террористов и Z-пропагандистов**
Проведем живой модельный процесс: "стоит ли ставить под риск права граждан на частную жизнь из-за того, что наркодельцы пользуются telegram?"
Начнем с целесообразности (то есть сообразно ли действие цели): а действительно ли сотрудничество telegram с властями приведет к тому, что право граждан на здоровье будет защищено? Не перейдут ли наркодельцы на другие платформы? Действительно ли право граждан на здоровье лучше всего защищается в рамках квази-никсоновской войны с наркотиками? То есть есть очень много вопросов к тому, приведет ли это действие к достижению цели: сохранение здоровья граждан.
Теперь о пропорциональности: какие риски создаст такое вторжение правительства в мессенджеры для граждан? Готовы ли мы к таким рискам в России? А во Франции? Достаточно ли важна возможность "ограничить коммуникацию наркодельцов в телеграм", чтобы государство получало такие рычаги влияния?
Если в вопросе с наркоторговцами уже есть какая-то противоречивость, то что будет с вопросами hate speech? Воюющая демократия слишком напоминает уж диктатуру пролетариата.
Тамара, вопрос очень сложный - я понимаю, что вы может на глубокий анализ и не претендовали, но даже ваши штрихи местами очень пугают. Не стоит задавать такие паттерны мышления - вопрос любого ограничения должен быть очень тяжелым, а не ограничиваться рассуждением:
> Если мы дальше ограничимся просто разговорами о неограниченной свободе или о том, что свобода вашего кулака ограничивается свободой моего носа, — то уйдем недалеко