Не тут-то было!
Об истории Люксембурга и не только
Второй раз прилетаю с лекцией в Люксембург — и второй раз поражаюсь здешней жизни.
Эта маленькая страна теоретически уже давным-давно должна была сгинуть, раствориться, слиться с более сильными соседями — Германией, Францией, — а она держится.
В 843 году внуки Карла Великого заключили между собой Верденский договор, разделив владения дедушки. Каждый получил разнообразные земли, но в целом, если очень упростить, одному досталось то, что потом станет Францией, другому — Германия и другие германские земли, а Лотарь получил Лотарингию, какое-то странное место — Middle Francia, Средне-Франкское королевство. И это королевство будет дальше дробиться, его составные части будут оказываться под властью разных королей, графов, герцогов.
Кто только не управлял этими землями — французские Бурбоны, испанские Габсбурги, прусские Гогенцоллерны и ещё многие другие. Да и сами люксембургские герцоги были не последними людьми в средневековой Европе — вспомните Карлов мост в Праге, названный в честь выдающегося императора Священной Римской империи Карла IV, который, между прочим, принадлежал к Люксембургской династии.
И вот здесь, наверное, таится прелесть этой части Европы — где всё перепутано, где разные маленькие области в разные века объединялись, разъединялись, смешивались.
Но для Средних веков это, в общем-то, нормально. Куда интереснее, что происходило в Люксембурге за последние два с лишним века. Это время, когда в Европе укрепляются, формируются, приобретают всё больший вес национальные государства, и уж в подобной-то ситуации, казалось, Люксембург просто обречён стать частью либо Франции, либо Нидерландов, либо Германии.
Не тут-то было!
В конце XVIII века Люксембург захватили войска революционной Франции. Вроде бы вопрос решён — тем более, что связи с Францией были давними и сильными. Но вот проходит время — революция закончилась, Наполеон повержен. Венский конгресс решает судьбы Европы.
Люксембург получает автономию, но на него претендуют Пруссия и Нидерланды — и в конце концов герцогство оказывается под властью нидерландского короля.
И тут выясняется, что если ты зажат сильными соседями, то это может быть тебе выгодно. Люксембург не был полностью поглощён Нидерландами, хотя такой вариант был вполне реален. Но близость герцогства к Франции очень волновала Пруссию, которая хотела получить для себя удобный плацдарм для грядущих войн. В результате в течение нескольких десятилетий после Венского конгресса Пруссия последовательно усиливала здесь своё влияние. Формально высшая власть была у голландцев, и налоги шли к ним, но в огромной неприступной крепости в столице был расположен прусский гарнизон. Мало того, Люксембург вступил в Германский союз — объединение германских государств, — и теперь, казалось, его судьба уж точно определена.
Середина XIX века — время, когда Пруссия медленно, но верно подчиняет себе разные немецкие княжества и становится центром объединения Германии. Люксембургский язык — практически диалект немецкого, контакты с германскими княжествами всегда были теснейшими, пребывание в составе Священной Римской империи тоже наложило свой отпечаток. Ясно, что теперь Люксембург станет частью объединённой Германии.
Не тут-то было!
В 1830 году владения Нидерландов начинают разваливаться. Происходит революция, и юг Соединённых провинций становится новым государством — Бельгией. Люксембург теперь оказывается бельгийским. А в 1839 году подписывается Лондонский договор, который будет иметь существенные последствия для всей истории Европы:
Англия гарантировала независимость и нейтралитет Бельгии. (Именно поэтому в 1914 году после вторжения Германии в Бельгию Великобритания вступит в Первую мировую войну.) А для Люксембурга этот договор означал большие перемены: территория герцогства уже не раз менялась — какие-то кусочки, а иногда и куски отхватывали то Франция, то Пруссия. Теперь часть Люксембурга перешла к Бельгии, но зато оставшаяся часть стала суверенным государством, где, правда, великим герцогом должен был быть нидерландский король. Это не противоречило тому, что Люксембург оставался членом Германского союза. Вот такая запутанная схема.
Но, как мы знаем, существование собственного государства очень сильно способствует формированию национальной идентичности. Это же произошло и в Люксембурге. Вот, казалось бы, кто здесь живёт? Просто подданные маленького, хоть и называющегося великим, герцогства, связанные и с Францией, и с Пруссией, и с Бельгией, и с Нидерландами. Но появилось независимое государство, и постепенно стало формироваться представление о том, что здесь живут люксембуржцы.
При этом весьма поучительная для наших времён деталь: языком культуры в то время был в основном французский, одновременно был очень распространён немецкий, а народным разговорным языком был люксембургский. Его, конечно, можно было презрительно назвать просто диалектом немецкого, но здесь начинает происходить то же, что и во многих других местах. Народный говор постепенно становится языком народа. Люксембургский начинают изучать, интеллектуалы собирают фольклор. Записываются многочисленные средневековые истории вроде сказки о волшебнице Мелюзине, вышедшей замуж за графа Зигфрида Арденнского, а затем, когда он не сдержал слово и увидел, что она раз в неделю превращается в русалку, жена покинула его навсегда, но осталась покровительницей его земель.
А в середине XIX века Люксембург явно нуждался в защите — и далеко не только феи Мелюзины. Германские земли быстро шли к объединению. Теоретически оно могло произойти либо вокруг всё больше усиливавшейся Пруссии, чьей политикой руководил великий и ужасный канцлер Отто фон Бисмарк, либо вокруг Австрии, которая традиционно считалась важнейшим центром германских земель. Францией в 60-е годы управлял Наполеон III, племянник великого императора, жаждавший сравняться славой со своим дядей. Он с беспокойством следил за тем, что происходило у его границ — ему совершенно не нравилось усиление Пруссии.
В 1865 году Наполеон III пообещал Бисмарку не вмешиваться в германские дела, но, естественно, хотел получить за это достойное вознаграждение. Он надеялся, что Бисмарк уступит ему какие-нибудь территории неподалёку от Рейна — и тем самым даст возможность укрепить восточные границы Франции. Бисмарк, конечно, не собирался этого делать, но зато пообещал не вмешиваться в отношения между Францией с одной стороны и Бельгией с Люксембургом — с другой.
В 1866 году грянула война между Австрией и Пруссией, и прусская победа означала, что центром будущей объединённой Германии станет Берлин, а не Вена. Франция не вмешивалась, и Наполеон решил, что теперь он имеет полное право получить Люксембург с его поразительной по мощности столичной крепостью, которая могла бы ему очень сильно пригодиться во время войны.
Но не тут-то было!
Бисмарк, как всегда, был хозяином своего слова: хотел — давал, хотел — назад забирал. Он отрицал, что обещал какие-то уступки французам, немецкие газеты вопили о том, что французы покушаются на исконно германский Люксембург. В общем, лозунг «Люксембург — наш» мог легко привести к войне. Но это 60-е годы. Все великие державы нервно следят друг за другом: а не получится ли у какой-то одной державы слишком усилиться по сравнению с другими?
В российской истории есть травматичное воспоминание о Крымской войне, когда Николай I был уверен, что он спокойно разгромит слабую Турцию и добьётся нужных ему уступок, но Англия и Франция не допустили такого усиления России. Обычно у нас это трактуют как проявление «исконной русофобии» западных держав. Но это была не русофобия, а попытки остановить любого, кто захочет получить слишком много.
Когда через двенадцать лет после окончания Крымской войны Наполеон III замахнулся на стратегически очень важный Люксембург, то против него тоже все ополчились. Александр II предложил созвать международную конференцию — и на ней все дружно защищали маленький Люксембург. Не потому, что великие державы так заботятся о малышах, а просто включение Люксембурга будь то в состав Франции, будь то в состав формировавшейся Германии, нарушило бы баланс сил. Поэтому было решено, что Франция Люксембург не получает, Пруссия выводит своих солдат из неприступной Люксембургской крепости, но герцогство остаётся в составе Северогерманского таможенного союза, то есть в какой-то мере под эгидой Пруссии. Но герцогом всё равно остался нидерландский король…
А в Люксембурге принялись лихорадочно разбирать свою великую крепость. Крепость, которую возводили и укрепляли в течение девяти столетий и называли «Северным Гибралтаром», теперь стала слишком уж лакомым кусочком для государств, боровшихся за влияние в Европе. С 1867 по 1883 год её разрушали, а на освободившемся месте создавали парки, бульвары и проспекты. Весь проект обошёлся в полтора миллиона франков. Полностью разрушить это грандиозное сооружение всё равно не получилось — и сегодня его остатки придают центру Люксембурга очень романтический средневековый вид.
Но при этом сам процесс разрушения крепости ускорил те важные процессы, которые шли и до этого. Близость к Германии несла с собой не только страх перед поглощением. Люксембург, как и многие германские земли, быстро индустриализировался, тут развивалась сталелитейная промышленность, а работы по разрушению крепостных укреплений стимулировали развитие технических новшеств и предпринимательства. Герцогство всё больше богатело.
К тому же Люксембургский кризис, как это часто бывает, способствовал усилению национального самосознания. Мысль о внешних врагах, увы, очень сильно укрепляет внутреннее единство. Франция и Германия хотят «нас» захватить, а мы не позволим!
Этому ощущению способствовало ещё и полное отделение от Нидерландов, произошедшее в 1890 году. В это время в Нидерландах на престол вступила королева Вильгельмина, но законы Люксембурга позволяли наследовать престол только по мужской линии! И таким образом личная уния с Нидерландами завершилась. Герцогом стал Адольф Нассау-Вейльбургский, что, конечно, усилило немецкое влияние, но не сделало его определяющим. Люксембуржцы остро осознавали себя не французами и не немцами. С 1912 года люксембургский язык стал обязательным для изучения в школах, появлялись всё новые произведения на этом языке.
Тоже знакомая песенка, звучавшая в тот момент в разных частях Европы. Казалось бы, Люксембург должен был стать очередным маленьким, но озлобленным на всех государством, пронизанным недавно возникшим национализмом, тем более что с рубежа XIX–XX веков в богатый Люксембург хлынули волны мигрантов, а это тоже обычно увеличивает напряжённость.
Не тут-то было!
В самом начале Первой мировой войны немецкие войска оккупировали Люксембург. Но если о бельгийской оккупации и немецких зверствах в Бельгии в те времена говорили и писали очень много, то на Люксембург как-то особого внимания никто не обратил. Действительно, там не было никаких боёв и никаких разрушений или зверств. Как это ни смешно, Люксембургом с 1912 года управляла великая герцогиня Мария-Аделаида. Герцогство отделилось от Нидерландов, потому что там на престоле оказалась королева, но не прошло и четверти века, как здесь тоже началось женское правление — и ничего, не развалились.
Мария-Аделаида симпатизировала немцам, ни к какому сопротивлению Германии, в отличие от бельгийского короля, не призывала. Она формально оставалась у власти, автономия Люксембурга вроде бы сохранялась, хотя всем здесь заправляла Германия, очень заинтересованная в здешних ресурсах и металлургической промышленности.
А вот жителям Люксембурга это совсем не нравилось. Многие записывались добровольцами во французскую армию, шахтёры бастовали — в общем, Люксембург демонстрировал своё недовольство. И когда война закончилась, то Мария-Аделаида уже была настолько непопулярна, что ей пришлось отречься от престола в пользу сестры Шарлотты, которая окажет гигантское влияние на историю страны.
Шарлотта очень хорошо поняла, что в 1919 году великие державы, заседавшие в Париже, решали судьбу не только Германии, но и всей Европы. Дипломаты проводили границы новых государств — например, Польши или Турции, решали судьбы меньшинств. Люксембург не был их главной заботой, но, разобравшись с более болезненными вопросами, они могли бы вмешаться и в судьбу герцогства.
И тогда Шарлотта быстренько объявила референдум. Когда читаешь его вопросы, то глаза вылезают на лоб: «А что, так можно было?» Оказывается, можно.
Во-первых, люксембуржцам предложили несколько вариантов дальнейшего развития политического устройства:
Они могли провозгласить республику или оставить монархию. Оказалось, что среди голосовавших республиканцев меньше 20 процентов. Тогда можно было теоретически сменить правящую династию. Представляете такой вопрос в России или Великобритании? А здесь задали — и оказалось, что всего 1,04 процента хотят этого. Тогда, может быть, оставить прежнюю династию, но поискать замену Шарлотте? — всего полтора процента. А 77,8 процента проголосовали за то, чтобы оставить на престоле Шарлотту — и потом не пожалели об этом.
После этого ещё решали вопрос, с кем заключать экономический союз — с Францией или с Бельгией, и подавляющим большинством голосов выбрали Францию. Позже, впрочем, союз с Бельгией тоже заключат, а параллельно, несмотря на антигерманские настроения, будут постоянно и очень много торговать с Германией.
Но когда началась Вторая мировая, то великая герцогиня Шарлотта не повторила ошибок своей сестры и не стала договариваться с оккупантами. Она бежала из страны, чтобы избежать необходимости подписывать унизительную капитуляцию. Шарлотта и её родственники смогли пересечь франко-испанскую границу благодаря человеку, который помог сотням людей, — португальскому консулу в Бордо Аристидишу де Соуза Мендешу, который, несмотря на недовольство начальства, выдал огромное количество виз тем, кто пытался убежать от нацистов.
Так Шарлотта оказалась в Португалии, а потом в Великобритании и в США. Она постоянно обращалась по радио к своему народу и приложила огромные усилия, убеждая администрацию президента Рузвельта вступить в войну. Как говорят мои люксембургские друзья, в герцогстве все убеждены, что именно благодаря Шарлотте США присоединились к антигитлеровской коалиции. И, хотя это кажется мне, м-м-м… ну, некоторым преувеличением, но всё равно деятельность великой герцогини вызывает огромное уважение.
А ещё большее уважение вызывает то, как вели себя простые жители Люксембурга во время оккупации. Нацисты-то были убеждены, что они с распростёртыми объятиями встретят «арийских братьев» и сольются с Третьим рейхом.
Не тут-то было!
Маленький Люксембург, конечно, не мог противостоять мощной германской армии, но считается, что около десяти тысяч человек в той или иной форме принимали участие в Сопротивлении. Для страны, население которой в то время составляло около 300 тысяч, согласитесь, это немало. Люди скрывались от призыва в немецкую армию — многие прятались в казематах, оставшихся в неразобранных руинах крепости. Другие принимали участие во французском сопротивлении.
Люди повсеместно отказывались разговаривать на немецком, как им приказывали. Но на французском тоже говорить было нельзя — и все стали переходить на люксембургский. Удивительным образом оккупация способствовала всё большему распространению люксембургского языка. Когда сторонники нацистов начали ходить со значками с портретами Гитлера, то нормальные люди стали делать из монеток с портретами Шарлотты значки и ходить с ними.
Немцы сначала пытались действовать достаточно мягко, подчёркивая, что люксембуржцы — те же немцы. Но в 1941 году они провели перепись населения, где были вопросы: гражданство, родной язык и этническая принадлежность. На все эти три вопроса подавляющее большинство населения ответило: люксембургский гражданин, люксембургский язык, люксембуржец.
В 1942 году, когда в герцогстве ввели обязательную воинскую повинность, на это ответили всеобщей забастовкой, и тут уже были и казни, и депортации в концлагеря. Жестокие репрессии обрушивались на студентов и школьников, не хотевших подчиняться новым властям.
Можно, конечно, сказать, что все эти события не повлияли на общий ход войны. Возможно. Но они сформировали самоощущение люксембуржцев, дали им возможность проявить стойкость и благородство, и, не сомневаюсь, сильно способствовали созданию чистой атмосферы в стране, где большинство населения в кризисной ситуации повело себя достойно.
Сегодня Люксембург — вылитая Хоббитания: с просторными, залитыми солнцем полями, с рощами из старых, изогнутых деревьев, с холмами, долинами, реками — и всё тут как-то удивительно соразмерно человеку. И думаешь о том, что Хоббитания тоже была со всех сторон окружена страшным, мрачным миром, а её обитатели спокойно радовались жизни и ценили её простые дары.
Здесь страной управляет красавец-герцог, которого все обожают. Он, правда, недавно отказался от своего права утверждать законы, потому что люксембургский парламент принял решение разрешить эвтаназию. Это противоречило личным убеждениям герцога, но и идти против воли народа он не хотел, поэтому просто ограничил собственные права — пусть этот закон утверждают другие. Герцогу Анри 70 лет, он статен, высок и красив, но это не противоречит тому, что совсем скоро — 3 октября — он отречётся от престола в пользу сына. Хватит, пора пожить спокойно на пенсии.
Маленький Люксембург — богатая страна. Они начали богатеть благодаря металлургии, а потом быстро принялись развивать финансовые институты. В результате жизнь здесь хорошая, общественный транспорт бесплатный, а зарплаты учителей — самые высокие в мире!
Но можно быть богатыми и злыми. А здесь, похоже, жизнь богатая, но добрая.
Все мои знакомые, откуда бы они ни переехали в Люксембург, говорят о том, как комфортно им здесь живётся. Наверняка тут тоже есть проблемы, но пока что Люксембург охотно принимает мигрантов, которых тут очень много из самых разных стран. Люди здесь достаточно легко интегрируются — и это несмотря на то, что для нормальной жизни надо освоить три языка: люксембургский, французский и немецкий. В детских садиках все говорят на люксембургском, в школах занимаются то на немецком, то на французском. В обыденной жизни легко переходят с одного языка на другой.
Здесь гордятся своей историей и культурой. В центре города улицы названы именами люксембургских историков (к моему стыду, мне неизвестных), герцогов, правителей соседних стран. Вдруг вижу улицу Сражения при Креси. «О, — думаю, — вот это я знаю. Это битва Столетней войны, когда англичане разгромили французов». А для люксембуржцев, как гласит надпись на табличке, это битва, в которой погиб люксембургский граф и король Богемии Иоганн/Жан/Ян Люксембургский (кстати, отец Карла IV, о котором шла речь выше). К 1346 году, когда произошло сражение, он полностью ослеп и, если верить хронисту, то дело было так:
«Когда он услышал команду к бою, он спросил, где его сын Карл. Оруженосцы сказали ему, что не знают, но, наверное, он где-то сражается. На это король сказал: “Господа, вы теперь все мои друзья и братья по оружию, поэтому я прошу вас, потому что я слеп, взять меня с собою в бой”. Рыцари согласились и, поскольку он не хотел затеряться в толчее, привязали его в седле боевого коня. Король поскакал в рядах французской конницы на англичан... все они были убиты. Утром король был найден мёртвым на земле».
Вот таких людей рождала эта мирная Хоббитания, страна феи Мелюзины.
Very good!