Катынский расстрел. Память, которую хотят стереть
Зачем в Катыни казнили польских офицеров? Отчего так долго скрывали правду? И почему сейчас снова изменилось отношение к этой истории?
Смотрите это видео на Youtube
Ясно одно — в Катыни, Медном и Пятихатках в 1940 году творилось что-то такое, что не зажило до сих пор.
29 апреля 1940 года Станислав Свяневич, один из польских офицеров-военнопленных, которые содержались в лагере под Козельском, погрузился в поезд вместе с другими заключенными. Настроение было приподнятое: все считали, что их наконец отпускают, и скоро они окажутся в Польше, дома. Основания для радости были: до этого в Польшу отправили пленных рядовых.
Поезд двинулся в сторону границы и остановился на станции Гнёздово — крупном перевалочном пункте. Вдруг в вагон зашел сотрудник НКВД в высоком чине: он искал Станислава Свяневича. Попав в лагерь, Свяневич слегка изменил фамилию и назвался мелким чиновником — хотя на самом деле он был крупным учёным, известным экономистом. В своих работах Свяневич анализировал экономику Советского Союза и Третьего рейха, показывал недостатки плановой экономики, создававшейся Сталиным — то есть он предполагал, что у советской власти будут к нему претензии. Но хитрость вскрылась, и учёного выводят с вещами в другой вагон.
Свяневичу страшно, но он всё же хочет знать, что происходит с остальными. Каждый раз, когда охранник отворачивается, ученый выглядывает в маленькое окошко. Он видит, как пленных сажают в маленькие автобусы с закрашенными окнами и куда-то увозят, а через некоторое время эти автобусики возвращаются пустыми и делают новый рейс. Наконец, Свяневича сажают в воронок. Он думал, что его везут расстреливать, и не подозревал, что окажется единственным из пассажиров поезда, кто останется в живых.
Каким образом Станислав Свяневич и тысячи других граждан Польши вообще оказались в советских лагерях?
1 сентября 1939 года Гитлер напал на Польшу, началась Вторая мировая война. За неделю до этого Германия и СССР подписали позорный пакт о ненападении, пакт Молотова — Риббентропа. Гитлер и Сталин стали союзниками; теперь мы знаем, что у этого договора был секретный протокол, по которому два диктатора разделили сферы влияния в Европе.
Советские войска занимают восточные территории Польши, и польская армия оказывается зажата между двумя агрессорами. Быстро становится ясно, что сопротивление невозможно. Какой-то части польских военных удалось уйти в сторону Венгрии и Румынии, но остальные попали в плен — кто-то к немцам, кто-то к советским войскам.
В плену оказалось множество не только кадровых военных, но и врачей, профессоров, художников, попавших в армию в результате всеобщей мобилизации. Красная Армия быстро передаёт решение вопросов о пленных НКВД, у которого уже был опыт перемещения больших групп людей. Но пленных слишком много — сотни тысяч, — так что рядовых быстро отправляют назад в Польшу. В плену остаётся около 15 000 офицеров, которых размещают в трёх больших лагерях. Один был под Козельском, другой — под Старобельском, третий — под Осташковым.
Первые недели царил абсолютный хаос, людям приходилось спать на земле. Постепенно, в основном силами самих заключённых, строились бараки, нары, столовая. НКВД-шники допрашивали пленных, заводили дела, составляли списки заключённых. Сами поляки тоже понемногу организовывали свою жизнь: составляли собственные списки и проводили тайные собрания, где читали друг другу лекции — ведь в лагеря попали мобилизованные учёные из самых разных сфер, литераторы, журналисты, священники и раввины.
В основном все ждали, когда их отпустят: военным, захваченным в плен в различных частях, говорили, что со временем они смогут либо вернуться на территорию, занятую немцами (тогда союзниками СССР), либо остаться на территории, занятой Советским Союзом, и получить советское гражданство. Офицерам обещали возможность уехать в нейтральные страны.
В лагеря приезжает множество следователей, начинается отсев: допрашивают представителей буржуазии, духовенства, полицейских. Ищут, как водится, шпионов. Художник Юзеф Чапский до войны жил в Париже — и следователи требуют, чтобы он признался в шпионаже на польское правительство.
В начале 1940 года усиливаются слухи, что вот-вот пленных отправят домой, лагерное начальство распространяет среди них анкеты, все готовятся уезжать. Заключенных начинают вывозить, желают счастливого пути; в Осташкове, когда людей вели к поезду, даже играл оркестр. Полное ощущение возвращения домой: никому не приходит в голову, что их везут на смерть.
Сегодня из документов, связанных с этой страшной трагедией, мы знаем, что в начале марта 1940 года Лаврентий Берия — на тот момент нарком внутренних дел — предложил Политбюро проект окончательного решения вопроса о польских военнопленных.
«В лагерях для военнопленных НКВД СССР и в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии в настоящее время содержится большое количество бывших офицеров польской армии <...> Все они являются заклятыми врагами советской власти, преисполненными ненависти к советскому строю. Исходя из того, что все они являются закоренелыми, неисправимыми врагами советской власти, НКВД СССР считает необходимым дела о находящихся в лагерях военнопленных 14 700 человек <...> рассмотреть в особом порядке с применением к ним высшей меры наказания — расстрела».
Пока пленные надеются вскоре оказаться на свободе, в тюрьме города Калинина (тогда так называлась Тверь) готовят подвальные помещения для расстрела заключённых из Осташкова. В лесу рядом с селом Медное уже роют огромные ямы. Готовится полигон в Катынском лесу неподалеку от Смоленска, а рядом с местечком Пятихатки под Харьковом выбрано место для захоронения заключённых из Старобельского лагеря.
В Катыни сохранились 22 дневника погибших, там есть записи чуть ли не до последних часов их жизни. Поручик Вацлав Крук:
«Способ отправки вселял в нас лучшие надежды. Сегодня очередь дошла до меня. Утром я помылся в бане, постирал носки, платочки. После сдачи казенных вещей обыскали повторно в 19-м бараке, оттуда через ворота вывели к машинам, на которых мы доехали до небольшой станции, но не до Козельска, Козельск отрезан половодьем. На этой станции под строгим конвоем нас погрузили в тюремные вагоны. Ждем отправки со станции».
Я читаю это и с ужасом понимаю, что у людей, которые вот-вот погибнут, специально создают ощущение, будто их готовят к выходу на волю. Это так похоже на то, что потом будут делать немцы в Освенциме: выдавать мыло, отправлять якобы в душевые и пускать там газ. Логика тюремщиков понятна: это делалось, чтобы не было паники, чтобы доведённые до отчаяния люди не восстали. Но, возможно, они — немцы и НКВД-шники — учились друг у друга.
Настроение Вацлава Крука меняется. Он что-то чувствует.
«Если ранее я был настроен оптимистически, то теперь от этого путешествия не жду ничего хорошего. <...> Вчера утром дали порцию хлеба и сахара в вагоне, холодную кипяченую воду. Сейчас приближается полдень, но еды не дают. Обращение с нами также ординарное, не разрешают ничего — выйти в туалет можно лишь тогда, когда это вздумается конвоирам. Ни просьба, ни крики не помогают. <...> Прибыли в Гнёздово. Похоже, нас будут выгружать. Вокруг много военных. До сих пор нам не дали ничего поесть. Со вчерашнего завтрака живём порцией хлеба и воды».
Постепенно, группами, заключённых увозят из всех трёх лагерей. Из 14 700 военнопленных выжили только 395 человек — 205 из тех, кто сидел в Козельске, 78 — в Старобельске и 112 — в Осташкове.
Сохранились распоряжения, каких людей не следовало расстреливать. Некоторых, в том числе граждан Германии, оставили в живых по просьбе германского посольства (весной 1940 года СССР и Германия всё ещё были союзниками). Других — по запросу литовских дипломатов. Была загадочная группа из 91 человека, которую не повезли на расстрел по личному распоряжению зам. наркома внутренних дел Всеволода Меркулова. Была не менее загадочная группа — «другие».
Почти всех спасённых постепенно отправляют в Грязовецкий лагерь. Но некоторые, как Станислав Свяневич, с которого мы начали наш рассказ, получают новые обвинения — например, в шпионаже — и отправляются в другие лагеря. Судьба тех, кого увезли раньше и кто так и не добрался до Грязовца, до сих пор никому не известна.
Обитатели лагеря начинают расспрашивать друг друга, но все рассказывают примерно одно и то же: большинство сидевших куда-то вывезли — в Польшу, наверное. Лагерное начальство приглашает некоторых офицеров поговорить, выясняет, готовы ли они идти на службу в советскую армию, намекает на войну с Германией — ещё в конце 1940 года. В частности, обрабатывают подполковника Зигмунда Берлинга, очень способного военного, который критически относился к польским властям.
По воспоминаниям Юзефа Чапского, на встрече, в которой участвовали Берия и Меркулов, Берлинг настаивал, чтобы в эту армию могли вступить поляки всех политических взглядов, и упомянул, что в лагерях «находятся прекрасные кадры для этой армии». На что Меркулов ответил: «Нет, не эти. Мы совершили с ними огромную ошибку».
Эта фраза Меркулова очень волнует историков. Что-то произошло между мартом сорокового года, когда по инициативе НКВД решено было расстрелять польских офицеров, и осенью того же года, когда это решение вдруг стало ошибкой.
Берлинг готов сотрудничать, но он всего лишь подполковник, для командования армией нужен кто-то повыше чином.
Вскоре после нападения Германии на СССР советское правительство возобновляет дипломатические отношения с польским правительством в изгнании, разорванные в сентябре 1939 года. В частности, было подписано соглашение (довольно циничное, но уж тут выбирать не приходилось), согласно которому польские военнопленные, находящиеся в тюрьмах и лагерях СССР, должны быть амнистированы — при том, что они военнопленные, а не преступники.
Некоторых поляков, как Свяневича, тут же арестовывают снова, но большинство действительно освобождают и начинают формировать из них польскую армию. Во главе ставят вытащенного из тюрьмы генерала Андерса. По плану польская армия должна быть вывезена из Советского Союза, чтобы воевать вместе с британской армией. Андерс хочет собрать под этим предлогом максимальное количество поляков — как военных, так и гражданских, — понимая, что это, может быть, их единственный шанс покинуть СССР.
Для будущей армии разбивают полевой лагерь под нынешним Оренбургом. Генерал Андерс помнит о прекрасных военных кадрах, офицерах, которые находились в трёх лагерях — Козельске, Старобельске и Осташкове. На встрече, где были, с одной стороны, Сталин и Молотов, а с другой — прилетевший в Москву глава польского правительства Сикорский и генерал Андерс, поднимается этот вопрос. Сикорский заявляет, что, по его данным, распоряжение об амнистии не выполняется, ведь тысячи кадровых польских военных до сих пор находятся в лагерях и тюрьмах. У него есть списки офицеров, составленных по памяти, и сведения, что их нет ни в Польше, ни в лагерях военнопленных в Германии. Сталин всё отрицает, утверждая, что все поляки освобождены по амнистии, а кого нет, те, вероятно, сбежали — например, в Маньчжурию. Он, разумеется, прекрасно знает, что произошло с этими людьми, и просто издевается.
В Куйбышеве находится польский посол, профессор Станислав Кот, который тоже пытается найти и вывезти максимальное количество поляков. Кот вступает в контакт со Сталиным и задаёт ему вопросы. Сталин опять разыгрывает унизительный спектакль. В присутствии посла он якобы звонит в НКВД: «Так, всех выпустили?» Всех выпустили. Всё.
Параллельно Кот получает сообщение, что в одном из лагерей находится экономист Свяневич, и добивается его освобождения. Прибыв в лагерь Андерса, Свяневич рассказывает обо всём, что ему известно: как его вместе с другими везли из Козельска, как его одного вывели из поезда и как он видел в окошко группы арестантов, которых увозили куда-то в лес. После этого Свяневич чудом покидает Советский Союз — по личной просьбе Кота, получив выездную визу за 15 минут до отхода парохода, на котором посол и сопровождавшие его люди должны были покинуть Куйбышев. Приходится, как в кино, мчаться на машине, не обращая внимания на светофоры, и прыгать с пристани на пароход, потому что мостки уже убраны.
Тем временем наступает 1943 год. Немцы отброшены от Москвы, но территории вокруг Смоленска, в том числе Катынский лес, всё еще оккупированы. Расстреливали польских военнопленных в разных местах, но именно Катынь стала символом того, что с ними произошло — потому что в 1943 году немцы обнаружили эти захоронения. Сомнений нет: в могилах поляки.
Когда становится известно, что найдены доказательства страшного злодеяния Советов, многие поначалу воспринимают эти сообщения как фашистскую пропаганду — тем более, что Москва с возмущением опровергает «гнусную клевету». Однако Геббельс ухватился за шанс вбить клин между союзниками. Началась пропагандистская кампания. Немцы вывозят под Смоленск нескольких польских литераторов националистических взглядов и представителей уцелевших общественных организаций, чтобы показать им раскопанные рвы с телами поляков. Один из литераторов пишет подробный отчет польскому Красному Кресту, откуда тот попадает в Международный Красный Крест. Организация предлагает провести своё расследование, однако СССР блокирует эту инициативу.
Немцы продолжают вести раскопки, находят всё новые тела, документы, и делают ужасную вещь (Красный Крест пытается её остановить, но безуспешно). Нацисты начинают зачитывать через громкоговорители прямо на улицах оккупированной Польши списки людей, чьи документы найдены в Катыни. Многие именно так и узнали, что их близкие лежат мёртвыми где-то во рву.
Дальше немцы терпят поражение в Курской битве, после чего советские войска начинают наступление. Понимая, что времени остаётся мало, и пытаясь выжать максимум из Катыни, немцы предлагают молодому доктору Мариану Водзинскому провести эксгумацию, опись и перезахоронение тел. Они привозят в Катынь международных наблюдателей, в основном из союзных (Италии, Венгрии) или оккупированных (Дании, Бельгии) стран. Наблюдатели осматривают рвы и разговаривают с крестьянами из соседних деревень — те рассказывают, что видели, как в 1940 году привозили пленных, слышали выстрелы. Судмедэксперты по уровню разложения тел сделали вывод, что в 1940 году эти люди были уже мертвы. Есть и фактические свидетельства — документы убитых, их дневники, которые обрываются на весне 1940 года.
Советы тем временем занимают позицию «пленные поляки были в лагерях и их расстреляли немцы в 1941 году, когда захватили эти территории» — упирая на то, что пули, которыми расстреливали пленных, были немецкими. Однако в 1940 году Германия и СССР ещё были союзниками, и немецкие пули подходили к тому оружию, которое имелось у Красной Армии.
Документы, касающиеся эксгумации и перезахоронений, а также бумаги, найденные на телах, Мариан Водзинский вывез в Институт судебной медицины в Кракове. Польские партизаны хотели отправить их на Запад, где документы были бы в безопасности, однако эта операция не удалась. Получилось спасти только 22 дневника, найденных на телах убитых — они попали в Англию, были там опубликованы и изучены. Коробки с остальными документами переходили во время войны из рук в руки и в конце концов были уничтожены. Бесценные свидетельства пропали.
Тем временем Советы заняли Катынь и начали там контрпропагандистскую кампанию. В Катынь привезли журналистов, разных представителей советской общественности, почему-то киевского митрополита и писателя Алексея Толстого. Однако основные документы немцы увезли с собой, так что журналистам показали только каких-то крестьянок, которые очень подробно рассказали, как в 1941 году некие немецкие офицеры ушли в лес, а потом вернулись все в крови и велели отстирать ее с одежды. Это особенно никого не убедило.
Когда советские войска оказались в Польше, НКВД начал искать тех, кто был связан с Катынью. Некоторым удалось бежать, другие были арестованы, но разоблачительный процесс над ними так и не состоялся. Сначала при странных обстоятельствах погиб прокурор, потом провалился план Советов повесить преступления в Катыни на немцев в ходе Нюрнбергского процесса. С этим тоже связана загадочная история: в мае 1946 года был найден мёртвым юрист Николай Зоря, помощник главного обвинителя на Нюрнбергском процессе. Официальная версия: чистил именное оружие и случайно выстрелил себе в голову. Сын Николая Зори, Юрий Зоря, был одноклассником моего отца. Он стал историком, занимался Катынью, раскапывал обстоятельства гибели Николая: до сегодняшнего дня его семья не согласна ни с версией о несчастном случае, ни с версией о самоубийстве.
После войны в коммунистической Польше о Катыни не говорили. Все должны были принимать официальную версию: военнопленных расстреляли фашисты. Однако с началом Холодной войны к этому вопросу возвращаются. В 1951 году начинает работу комиссия Мэддона, созданная американским Конгрессом — она выслушивает свидетелей, в том числе Станислава Свяневича, подаёт отчёт, советские дипломаты с возмущением опровергают «очередную клевету» и на этом всё глохнет. Скорее всего, в 1959 году было совершено ещё одно злодеяние. Тогдашний глава КГБ Александр Шелепин написал докладную Хрущёву: существуют документы, связанные с расстрелом польских военнопленных. Если произойдёт утечка и документы попадут на Запад, это дискредитирует советскую власть и борьбу с фашизмом. Так что Шелепин предложил бумаги уничтожить, сохранив только небольшую часть, — и, скорее всего, в 1959 году это и было сделано.
Когда началась перестройка и историки получили доступ к архивам, Юрий Зоря, сын Николая Зори, решил сравнить списки заключенных Козельского лагеря со списками, сделанными немцами при эксгумации. НКВД вело подробный учёт, записывая, в какие дни и каких людей вывозили из лагеря, немцы тоже тщательно всё документировали. Так и выяснилось, что во рвах пленные лежали в том же порядке, в каком их вывозили. Идея, что сначала НКВД вывозил людей отрядами в лагерь, а через год немцы расстреливали их ровно этими же группами, — это что-то из области фантастики. СССР пришлось официально признать факт расстрела польских военнопленных сотрудниками НКВД — это произошло в 1990 году. За прошедшие десятилетия общество «Мемориал» провело героическую, невероятную по масштабу работу по восстановлению памяти о погибших.
В те годы считали, что вскрытие такого застарелого нарыва пойдёт только на пользу, и ещё в 2010 году и Путин, и Медведев произносили правильные слова о том, как важна историческая правда. Однако я должна с тяжёлым чувством, даже с ужасом, сказать, что события последних лет повлияли на историческую память и в этом отношении тоже. 24 июня 2022 года с мемориального комплекса в Катыни был снят флаг Польши.
Мэр Смоленска Андрей Борисов сказал следующее:
«Выражу общее мнение. Не может быть флагов Польши на российских мемориалах. <...> Считаю, что министерство культуры РФ приняло единственно правильное решение — убрать флаг Польши. Катынь — это российский мемориал, это российская история».
Не знаю, что в голове у господина мэра. Катынь — это, конечно, российская история. История о том, как войска НКВД расстреляли польских военнопленных. Но какой должен быть цинизм, чтобы снять с мемориала польский флаг.
Николай Эппле в своей замечательной книге «Неудобное прошлое» много пишет о том, как, с его точки зрения, должна развиваться работа с исторической памятью и насколько это важно для движения общества вперед.
Он говорит: «Общее страдание соединяет больше, чем общие радости. В деле национальных воспоминаний траур имеет большее значение, чем триумф. Траур накладывает обязанности. Траур вызывает общие усилия». Мне кажется, что эти слова очень важны для нас всех. Наверное, нужно понять, что траур по погибшим в Катыни, в Медном, в Пятихатках должны носить не только поляки, и не только поляки должны прилагать общие усилия. Если мы не осмыслим наследие Катыни, движение вперёд будет невозможным.
Мой лекционный тур
• Майами —7 ноября, билеты ↗
• Хьюстон — 12 ноября, билеты ↗
• Роли — 14 ноября, билеты ↗
• Токио — 23 ноября, билеты ↗
• Пало-Альто — 7 марта, билеты ↗
• Лос-Анджелес — 9 марта, билеты ↗
• Сиэтл — 11 марта, билеты ↗
Спасибо всем, кто нас поддерживает на платформе «Бусти», нашим патронам на Patreon, нашим спонсорам на Ютубе, всем, кто не даёт им нас заткнуть. Если кто-то ещё не подписался на наш канал или на регулярные пожертвования и подпишется сегодня или расскажет о нас друзьям — вы очень сильно нам поможете.
P.S. Если для открытия YouTube вам понадобится проверенный и недорогой VPN, советую скачать Paper VPN, созданный командой независимого издания «Бумага». По промокоду EIDELMAN скидка 10% на все тарифы сервиса.