Эмиграция. Опыт прошлого и настоящего
Почему люди во все времена принимали решение покинуть отчий дом? Как они обживались на новой родине? Как новым эмигрантам может помочь опыт предыдущих волн?
Смотрите это видео на Youtube
Сегодня сотням тысяч людей пришлось покинуть Россию, Украину и Беларусь, чтобы начать все сначала — и поэтому как никогда стал актуальным опыт эмигрантов прошлых эпох.
Фемистокл вполне мог назвать себя спасителем Афин. Когда к городу приближались персы под руководством царя Ксеркса, Фемистокл настоял на том, чтобы афиняне построили корабли. Благодаря этому, когда враги пришли, жители города уплыли на остров Саламин, где потом произошло сражение, в котором греки разбили персов. Однако афиняне невзлюбили великого героя и отправили его в изгнание. Так Фемистокл стал эмигрантом.
По иронии судьбы, единственным местом, где полководец смог найти убежище, стала Персия — та самая Персия, с которой он воевал. Правда, там уже сменился царь. Сын Ксеркса Артаксеркс обещал награду в 200 талантов (это очень много) тому, кто доставит ему голову Фемистокла, и вдруг полководец сам явился в Персию и попросил убежища. Артаксеркс был счастлив. Если верить Плутарху, по ночам он просыпался и кричал: «Афинянин Фемистокл у меня в руках!» Прошло несколько лет, и Артаксеркс решил снова идти войной на Афины. Он потребовал, чтобы Фемистокл указал на все слабые места города. И хотя афиняне изгнали Фемистокла и приговорили его к смерти, предать родину он не мог. Достойный выход из положения оставался один: Фемистокл покончил с собой.
Хлеб изгнанья
Перенесёмся во Флоренцию на рубеже XIII-XIV веков. В этом одном из сильнейших итальянских городов несколько партий боролись за власть. Победившая партия изгнала из города своих противников, среди которых оказался некто Данте Алигьери.
Данте жил в Вероне, в Болонье, в Париже, зависел от разных покровителей и, после долгих скитаний, обосновался в Равенне. Эмигрантская жизнь была для него мучительна. В «Божественной комедии» есть знаменитая сцена, когда Данте спрашивает, что с ним будет дальше, и получает ответ:
«Ты бросишь все, к чему твои желанья
Стремились нежно; эту язву нам
Всего быстрей наносит лук изгнанья.
Ты будешь знать, как горестен устам
Чужой ломоть, как трудно на чужбине
Сходить и восходить по ступеням.
Но худшим гнетом для тебя отныне
Общенье будет глупых и дурных
Поверженных с тобою в той долине».
Эту строку о хлебе часто цитируют — «горек хлеб изгнанья», «солон хлеб изгнанья». Исследователи выяснили, что хлеб, который пекли в Равенне, действительно отличался от флорентийского — он был более солёным. Однако Данте подметил вещи, знакомые любому эмигранту — и это не только пищевая ностальгия. «Ты бросишь все, к чему твои желания стремились нежно» — то есть, расстанешься со своими родными и близкими. «Общенье будет глупых и дурных» — не всегда сможешь выбирать себе круг знакомств (хотя, конечно, и в изгнании можно найти тех, с кем будет хорошо).
Лёгкие люди
Есть ещё такой вопрос: кого мы считаем эмигрантами? Скажем, как насчёт людей, подолгу живущих в разных странах или живущих на две страны? Вот, например, знаменитая красавица, сыгравшая огромную роль в культурной жизни России и Италии XIX века — княгиня Зинаида Волконская.
Княгиня получила прекрасное образование, в детстве жила за границей, владела русским и итальянским языками, была погружена как в русскую, так и в европейскую культуру. Она замечательно пела, рисовала, сочиняла музыку, была женщиной большой красоты и выдающихся способностей. В Москве Зинаида держала знаменитый салон, куда приходили лучшие люди того времени — Пушкин, Мицкевич, молодой поэт Дмитрий Веневитинов, Жуковский, Чаадаев и многие другие.
Однако Зинаиде стало душно в России. Она придерживалась достаточно либеральных взглядов, за ней следила полиция, а брат её мужа был декабристом. Княгиня получила специальное разрешение на выезд за границу, уехала в Италию, а вскоре приняла католичество. В Италии Волконская тоже держала салон и была звездой итальянской культурной жизни. В общем, куда более благополучный вариант эмиграции, чем у Фемистокла или Данте — даже возникает вопрос, эмиграция ли это. Возможно, в княгине Волконской спокойно сосуществовали две родины и две идентичности.
Как становятся эмигрантами
Эмигрантами оказывались миллионы людей по всему миру — добровольно, насильственно, со слезами на глазах или с надеждой на лучшее. Попробуем это немного систематизировать — прежде всего, посмотрим, что заставляет людей покидать родной дом.
Во-первых, конечно, насильственное перемещение, которое потом назовут депортацией. Яркий пример из древности — вавилонское пленение евреев, подробно описанное в Библии. В 597 году до нашей эры большая часть обитателей завоёванной Иудеи оказалась в Вавилоне. Им повезло: прошло всего чуть больше полувека, и они смогли вернуться.
Иногда причиной страданий миллионов становятся «лучшие побуждения». В начале 1920-х годов Греция и Турция, недавно закончившие воевать друг с другом, придумали отличное, казалось бы, решение: переселить турецких греков в Грецию, а греческих турок — в Турцию. Все едут на свою историческую родину — замечательно! Правда, политики договорились, а обычных жителей никто не спросил.
Большая часть уезжать не хотела, люди теряли имущество, разрывали родственные и дружеские отношения — а после переселения еще и выяснилось, что на новом месте их не принимать не хотят. Новенькие по-другому говорят, по-другому одеваются, привычки у них другие — вписаться удалось разве что их детям и внукам. Первое поколение участников этого принудительного обмена было, безусловно, эмигрантами — хоть и считали их, наоборот, людьми, вернувшимися на историческую родину.
Бывают и случаи насильственного перемещения отдельных людей, а не целых групп. Советская власть не решалась расправиться с Александром Солженицыным, понимая, какой взрыв негодования это вызовет во всем мире, поэтому писателя лишили гражданства и выслали из Советского Союза против его воли. Так же поступили, например, с Владимиром Буковским и с Иосифом Бродским.
Лишь бы жить
Другой вариант — бегство от гибели. Например, как у жителей Афин, которые под руководством Фемистокла сели на построенные корабли, переплыли пролив и оказались на острове Саламин. Это изгнание было совсем коротким, персы были разбиты, и афиняне вернулись домой, но за это время с ними произошли вещи, знакомые многим эмигрантам последующих веков. Во-первых, греки практически видели, как персы занимают их город, разрушают его и оскверняют храмы. Во-вторых, в битве при Саламине участвовали не только афиняне, а объединённый греческий флот — и остальные греки не давали афинянам права голоса, потому что те покинули свой город и лишились своего государства. Это и сейчас бросают в лицо многим эмигрантам: мол, вы никто, потому что вы оставили свою родину.
Войны и революции всегда порождают волны эмиграции. Как только во Франции XVIII века начались революционные волнения, за границу потянулись многие аристократы. Некоторые потом возвращались, недооценив опасность, и спастись удалось не всем. Подруга Марии-Антуанетты, принцесса де Ламбаль, сначала уехала с мужем в Англию, но, узнав о том, что Мария-Антуанетта и король фактически оказались в плену у революционеров, вернулась назад и в итоге была растерзана народом. Позже якобинцы объявили всех уехавших «подозрительными» и конфисковали их владения. Так огромное число французов оказалось в Австрии, Англии и России.
История последних 100-150 лет знает, увы, множество примеров, когда целые народы бегут, чтобы сохранить жизнь или свободу. Тысячи армян бежали в конце XIX — начале XX века из Османской империи. Сотни тысяч, даже миллионы, покинули Россию после большевистской революции. Огромное количество людей пытались уехать из нацистской Германии — не только евреи, но и люди левых взглядов, подвергавшиеся преследованиям, а позже бежали и жители государств, захваченных Германией. Бежали из своих стран противники исламских реформ в Афганистане и Иране, бежали миллионы сирийцев, страшившихся жуткого режима ИГИЛ, бежали российские молодые мужчины, не желавшие участвовать в захватнической войне, бежали от бомбёжек украинские женщины и дети.
Счастье быть свободным
Третья причина эмиграции — желание жить в свободном обществе. Я думала начать этот раздел с Герцена и Огарёва: два небедных, достаточно благополучных человека, которые могли более или менее спокойно существовать в России. Но они хотели жить свободно — и уехали в Европу. Герцен создал там Вольную русскую типографию, чтобы влиять из-за границы на российскую жизнь.
Но историк Олег Будницкий в своих прекрасных лекциях на «Арзамасе» предлагает считать первым российским политэмигрантом первопечатника Ивана Фёдорова, который пытался в XVI веке создать типографию в Москве. Книгопечатание заклеймили небогоугодным делом, и Фёдоров уехал на литовские территории. В Москве его жизни ничего не угрожало, но он не мог там заниматься своим делом.
Неожиданный для меня поворот, но, похоже, Ивана Фёдорова действительно можно добавить в длинный список людей, мечтавших о жизни в свободном обществе. Разница только в том, что первопечатник не собирался возвращаться в Москву, а Герцен и Огарёв надеялись, что в России что-то изменится, в том числе в результате их влияния, и тогда они смогут вернуться. Но ничего не изменилось.
К этой же категории можно отнести людей, уезжавших из своих стран за религиозной свободой. Классический пример — британские пуритане, которых преследовали в Англии в XVII веке. Многих пуритан приняла тогда Голландия, кальвинистская страна, но когда английский король Яков I заключил с Нидерландами союз против Испании, положение беженцев стало шатким. Некоторые из них решили отправиться в английские колонии за океаном. Так в 1620 году в Америку приплыл корабль «Мэйфлауэр» с переселенцами-пилигримами на борту.
Переход через Атлантику был ужасным, в жутких условиях, и пережили его не все. В Америке жизнь пилигримов была не легче: болезни, голод, сражения с индейцами. Однако для этих людей важнее всего была религиозная свобода.
В этом на них похожи российские староверы, которые в XVII-XVIII веках тоже отправлялись за религиозной свободой неизвестно куда. Они обосновывались в разных странах, жили там очень компактно, отгородившись от остального мира и сохраняя свой уклад. В XX веке старообрядческие общины сохранялись даже в Южной Америке и Австралии. Они сберегли не только веру, но и старинный русский язык, и манеру одеваться.
Также ради свободы веры уехали многие духоборы, которым в конце XIX века активно помогал Лев Толстой. Духоборы отказывались от воинской службы и не могли принимать присягу по религиозным соображениям; многие отправились за это на каторгу. Толстой потребовал огромный гонорар за свой роман «Воскресение» и весь его отдал духоборам, которые на эти деньги смогли уехать в Канаду.
В XX веке за свободу пострадали десятки людей, которые пытались перебраться через Берлинскую стену и оказаться в Западном Берлине, зная, что пограничникам дан приказ стрелять на поражение. Они рыли подкопы, строили маленькие автомобили, чтобы проехать под шлагбаумом, протягивали канаты из Восточного Берлина в Западный, пока еще не были снесены дома рядом со стеной. Многие погибали. Можно представить, как сильно нужно хотеть покинуть несвободный мир, чтобы так рисковать своей жизнью. Похожая, совершенно невероятная мотивация была у океанолога Станислава Курилова. Он хотел уехать из СССР и заниматься наукой, но его не выпускали. Тогда Курилов спрыгнул с круизного теплохода в Тихом океане (в декабре!) и три дня без еды и воды плыл до Филиппин.
За лучшей жизнью
Четвёртая причина — просто желание жить лучше, уехать от нищеты, голода, безработицы. Это огромная эмиграция XIX века в Америку, Канаду, Австралию — из Шотландии, Ирландии, Италии, Российской империи. Совершенно естественно, что человек стремится поехать туда, где лучше климат или условия работы, где более дружелюбное окружение и больше возможностей.
В 1990-е годы, когда открылся выезд из Советского Союза, огромное количество советских евреев уехало в Израиль, а множество советских немцев — в Германию. Это не совсем эмиграция — скорее, возвращение на историческую родину, и для многих важным вопросом была именно репатриация. Однако этих людей часто обвиняли в том, что они уехали не ради идеи, а за сытой жизнью — как презрительно говорили в Израиле, «колбасная алия». Но что в этом, собственно, плохого?
Жизнь на чужбине
Тем, кто уезжает — неважно, по каким мотивам, — никогда не бывает легко. Человеку приходится с нуля строить свою жизнь на новом месте и в незнакомых условиях. Конечно, ситуация у людей, спасающих свою жизнь, и у тех, кто получил, например, оффер в международной компании, совершенно разная, несопоставимая. Но и те, и другие, и все, кто между ними, вынуждены привыкать к новой реальности.
Часто бывает так, что люди уезжают, но все их мысли и вектор жизни остаются на прежнем месте. Это более характерно для тех, кого высылают, и тех, кто бежит. Знаменитый 136-й псалом описывает евреев во время вавилонского пленения:
«При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе; на вербах, посреди его, повесили мы наши арфы. Там пленившие нас требовали от нас слов песней и притеснители наши — веселья: “пропойте нам из песней сионских”. Как нам петь песнь Господню на земле чужой? Если я забуду тебя, Иерусалим, — забудь меня десница моя; прилипни язык мой к гортани моей, если не буду помнить тебя, если не поставлю Иерусалима во главе веселия моего».
Такое отношение характерно для эмигрантов из самых разных стран в самые разные эпохи. Андрей Курбский пишет Ивану Грозному, критикуя его манеру управлять Россией. Герцен и Огарёв создают типографию для печати запрещённых на родине произведений. Первая волна русской эмиграции открывает издательства, выпускает журналы на русском языке, создаёт русские культурные центры — и нынешняя волна делает то же самое.
В Америке появлялись итальянские анклавы, «маленькая Италия», во многих городах мира существуют китайские кварталы. Люди живут среди своих, как привыкли, едят знакомую еду, говорят на родном языке, отмечают важные для них праздники. Впрочем, обычно такая стратегия срабатывает в одном поколении, в исключительных случаях — в двух. Дети и, тем более, внуки эмигрантов уже свободно говорят на языке новой страны, строят семьи с людьми другой культуры, интегрируются. Они могут сохранять интерес к родине предков, но не более того, и это нормальный, здоровый процесс.
Я понимаю, что сама нахожусь сейчас в эмигрантском пузыре — среди приятных мне людей, среди бурно развивающейся русской культуры. И, конечно, всегда есть опасность в нём замкнуться. Увы, чем более замкнутый и тесный круг, тем выше вероятность, что начнутся ссоры и взаимные претензии — через такие кризисы проходит практически любая эмигрантская община. К несчастью, всё это мы видим и сегодня.
Чужой среди своих
Мысль вернуться посещает самых разных эмигрантов, и отношения с покинутой родиной они выстраивают по-разному. Хорошо это видно на примере первой эмиграции: кто-то надеялся на борьбу, восстание в России и свержение большевиков. Другие пытались найти в новостях о советской жизни обещание перемен — в 20-е годы, когда начался НЭП, многие восприняли это как признак нормализации. К концу 20-х некоторые группы эмигрантов начали сближаться с СССР, и соответствующие органы стали этих несчастных использовать в своих целях. Тут можно вспомнить Сергея Эфрона, мужа Марины Цветаевой.
Он воевал в Белой армии, ненавидел большевиков, а потом от пылкой ненависти перешел к пылкой любви. Эфрона завербовал НКВД, он начал сотрудничать с одним из Союзов возвращения на родину, созданных после амнистии 1924 года, объявленной для эмигрантов, не замешанных в преступлениях против советской власти. Эфрон добился возможности вернуться в СССР вместе с семьёй. Сам он был арестован и расстрелян, их с Цветаевой дочь оказалась в лагере, сын ушёл на войну и погиб, а Марина Ивановна повесилась в Елабуге. Так вся семья заплатила за невероятное желание Сергея вернуться в Россию.
Разделяй и живи
Ужасной ошибкой Эфрона стало то, что он не различал тоску по родине и служение государству — и начал служить преступному режиму ради возможности вернуться. Но и по пути разделения этих понятий тоже можно уйти слишком далеко: многие эмигранты переносят своё неприятие государства и его действий на всю покинутую ими страну. Это трагически проявилось в расколе, который произошел в русской эмиграции во время Второй мировой войны. Какая-то её часть участвовала в Сопротивлении и испытывала всё больше симпатии к Советскому Союзу, который тоже сражался против нацизма, а другие, наоборот, оказались готовы поддержать нацистов, потому что те выступали против большевиков. Антисоветская политика Гитлера вызывала симпатии у Мережковского, Гиппиус, атамана Краснова.
Уехать нельзя вернуться
Филолог Татьяна Марченко в лекции из цикла «История русской культуры» на «Арзамасе» приводит цитату знаменитого историка Михаила Ростовцева, который предупреждал Ивана Бунина, тосковавшего по России:
«В Россию никогда не попадем, здесь умрем. Это всегда так кажется [что вернуться можно — Прим. ред.] людям, плохо помнящим историю. А ведь как часто приходилось читать, например, не прошло и 25 лет, как тот-то или тот-то изменились. Вот и у нас будет так же. Не пройдет и 25 лет, как падут большевики. А может, и 50. Но для нас с вами, Иван Алексеевич, это вечность». Ни Ростовцев, ни Бунин так в Россию и не вернулись.
Часто возвращение оказывается совершенно не тем, что эмигранты себе представляли. Это хорошо видно на примере Германии. В 1933 году начался исход из страны, а после 1945 года многие получили возможность вернуться. Есть множество мемуарных записей о том, как относились к вернувшимся после войны. «А вы, собственно, кто?! Вы что тут — приехали нас учить?!» У немцев, остававшихся в Германии, сильна была мысль: вы нас заставляете каяться, но мы-то тоже жертвы, нас бомбили, мы тут столько всего пережили — голод и холод, а вы там жировали. Чувствовалось гигантское отторжение, которого многие эмигранты не выдерживали. Великий писатель Томас Манн, во время войны уехавший в Америку, вернулся и много говорил о вине Германии и немецкого народа, искал её корни в истории. Слушать его немецкое общество оказалось не готово.
Манн уехал в Швейцарию и жил там до самой смерти. Что-то похожее испытывали и российские эмигранты, попытавшиеся вернуться во время перестройки.
В эмиграции нет ни одного абсолютно выигрышного варианта. Можно все мысли отдавать оставленной родине — и непонятно, как потом сложатся с ней отношения, не говоря уж о том, что ты можешь так и застыть в этом пузыре на всю жизнь. Можно ненавидеть покинутую страну — но ненависть вряд ли подскажет реальный выход из ситуации. Можно сохранить свои корни и одновременно вписаться в новую жизнь. Эмигранты всегда многое привносили в те страны, где оседали, в эмиграции можно жить достойно, заниматься самыми разными хорошими делами. Но тоска по родине все равно остаётся, и с этим приходится как-то жить.
Какая, с вашей точки зрения, самая правильная стратегия в эмиграции? Полностью интегрироваться, забыть про место, откуда уехал? Или всеми силами сохранять связи? Жду ваших комментариев. Счастливо.
Мой лекционный тур
• Пало-Альто — 7 марта, билеты ↗
• Лос-Анджелес — 9 марта, билеты ↗
• Сиэтл — 11 марта, билеты ↗
Спасибо всем, кто нас поддерживает на платформе «Бусти», нашим патронам на Patreon, нашим спонсорам на Ютубе, всем, кто не даёт им нас заткнуть. Если кто-то ещё не подписался на наш канал или на регулярные пожертвования и подпишется сегодня или расскажет о нас друзьям — вы очень сильно нам поможете.
P.S. Если для открытия YouTube вам понадобится проверенный и недорогой VPN, советую скачать Paper VPN, созданный командой независимого издания «Бумага». По промокоду EIDELMAN скидка 10% на все тарифы сервиса.
Для меня эмиграция прошла относительно безболезненно. У меня нет тоски по родине. Есть тихое принятие мысли, что на родину мне уже не вернуться, и это делает жизнь проще.
Да, умирают родственники, теряются связи с друзьями. К сожалению все это неизбежно происходит вне зависимости от места проживания. Но мысль о том, что ты делаешь прекрасные вещи, которые были недоступны в России облегчает тяжесть тоски о родине.
Спасибо, Тамара Натановна, за чудесную передачу. Какие-то факты известны, но узнала для себя много нового. И спасибо за ответ Артему Троицкому. Я как раз из тех, кто привык безболезненно выплывть из пузыря с 9 до 5 и для общения с внуками, а в остальное время в этом пузыре нежиться. Вот например Ваши передачи слушать. И это классно. Вы разрешили мой недавний спор с папой двух взрослых дочерей. Он меня очень жалеет. Ведь мои внуки, рано начавшие ходить в детский сад, не слушали и не читали Колобок, Теремок, Чуковского и.т.д. А я не вижу в этом трагедии. Они живут в другой языковой среде и читали(слава богу читали) другие сказки. А вот взрослые книги и фильмы мы вполне можем обсудить. И тут уж я восполняю свои пробелы. Комфортной Вам жизни в Португалии, не классной конечно, но просто комфортной. Это совсем не мало.