Бесконечная красота
Завершающая путевая заметка «Тропинками севера» о путешествии по Японии
Одна участница нашей группы сказала: «Каждый день я думаю, что красивее того, что мы сегодня видели, ничего не может быть, а потом мы едем дальше и оказывается, что может быть ещё красивее, а потом ещё и ещё…»
У меня, надо сказать, такие же ощущения. Мы углублялись всё дальше в северные земли острова Хонсю, и места вокруг становились всё более сказочными и величественными.
Со всех сторон нас окружали горы, и регулярно, когда наш прекрасный гид Саша Раевский или я что-то увлечённо рассказывали в микрофон, то вдруг останавливались, потому что просто невозможно о чём-то говорить, когда вокруг такие краски, такие горы, такие ущелья и реки.
Погода нас, казалось бы, не баловала — сначала шёл дождь, потом всё больше холодало, и вот уже пошёл снег. Все застонали, и только жительница Португалии ликовала. Наконец-то снег — я так по нему скучаю.
Четыре времени года
А дальше вдруг стало понятно, что на самом деле такая погода — настоящий бонус. Японцы не могли себе представить любования природой без лицезрения всех времён года. Сад должен был быть разбит так, чтобы и весной, и летом, и осенью, и зимой в нём была видна красота. В поэтических антологиях обязательно помещались стихи, описывавшие четыре времени года. Мы, конечно, за прошедшие полторы недели все времена года освоить не смогли, но наше путешествие началось среди блеска золотой осени, когда в Японии наступает время «момидзи» — любования красными клёнами. Потом мы увидели горы и деревья под дождём, потом в тумане — и это уже была поздняя осень.
А потом вдруг на склоны гор, покрытых зелёными соснами, алыми клёнами и желтовато-оранжевыми гинкго, опустился белый покров. Все краски остались видны, но теперь они как будто просвечивали сквозь снег и туман.
Тут мы как раз приехали в деревню Оатидзюку. В эпоху Эдо — то есть в XVII–XIX веках — по Японии были проложены пять больших почтовых трактов. Я уже писала, что как раз по этим трактам передвигались даймё, обязанные регулярно являться в столицу и проводить там год. По ним же шли паломники, торговцы, по ним странствовал Басё.
Оатидзюку была одной из многочисленных почтовых станций, где путники могли переночевать, подкрепиться, просто отдохнуть. И в отличие от почти всех остальных станций эта деревня сохранила свой старинный вид. Никаких современных зданий. Только деревянные постройки, тростниковые крыши. Конечно, на самом деле жизнь здесь вполне современная — у старых зданий стоят автомобили, каждый второй дом — магазин сувениров. Но в конце концов двести лет назад здесь тоже обслуживали туристов, только называли их паломниками.
И вот мы идём по тихой улице среди надвигающихся сумерек. Падает снег. Призыв остерегаться медведей с каждой минутой кажется всё более актуальным. Мы поднимаемся по лестнице на холм, где, конечно, стоит храм, и откуда открывается вид на деревню и окружающие горы. И туристов, кроме нас, почти нет!
Несколько дней мы жили в отелях, где были единственной неяпонской группой. В местах, куда мы приходили, в лучшем случае кроме нас были ещё одна–две группы японских пенсионеров (японцы любят внутренний туризм, но пока ты не на пенсии, особенно не попутешествуешь), а иногда и вообще никого не было.
Окна и сады
Другие постояльцы в отелях, кажется, совершенно не собирались осматривать древности. Японцы очень любят приезжать в рёкан — отель, сделанный по японскому, а не западному, образцу, переодеваться в традиционные юкаты и проводить целый день, не выходя на улицу. Им часто приносят обед прямо в номера. А в самом рёкане — онсэн: баня, обычно сделанная или вообще под открытым небом, или так, чтобы из неё обязательно был виден сад, горы или ещё что-то прекрасное. Такой кокон расслабления, который можно и не покидать.
Мы-то, конечно, расслаблялись недолго, но как же было прекрасно приехать в такой отель, переодеться в японскую одежду (сначала немножко стеснялись, а потом поняли, насколько она подходит к окружающей среде) и погрузиться в горячую воду онсэна.
А когда в последний вечер нашей поездки мы стали обсуждать, кому что больше всего запомнилось, я поняла одну удивительную вещь. Помимо всех поразительных, удивительных, невероятных пейзажей, мимо которых мы ехали, среди которых гуляли, поднимались на горы, — на меня огромное впечатление произвели… виды из окон отелей.
Японцы, как мы знаем, очень любят природу. Но ту природу, к которой искусно и незаметно прикоснулся человек. Дикая природа всегда представляла собой угрозу. На горе в лесу, конечно, обитали всяческие демоны. Не случайно там ставили храмы — нужна была магическая защита. И не случайно японцам в течение многих веков не приходило в голову заняться созданием сильного флота. Море тоже было грозной и страшной силой. Без особой надобности отправляться в плавание не стоит. И любоваться там нечем. Всё связанное с морем считалось низкокачественным. Рыбаки котировались в обществе намного ниже, чем земледельцы. Морская рыба считалась достоянием мужичья — фууу, кто будет есть такую гадость, как тунец? (Вспомните это, когда в следующий раз будете заказывать суши, и удивитесь.) Это, кстати, оказало печальное воздействие на здоровье японских средневековых аристократов. Они ели более престижную речную рыбу и тщательно отшлифованный рис — и болели. А грубое простонародье потребляло морскую рыбу и коричневый рис. По печальной иронии судьбы, в XIX веке положение простых людей стало меняться — и они тоже перешли на менее здоровую еду.
К чему это отступление? А к тому, что «природа» для японца — это искусство. Прежде всего — сад. Сад, который только притворяется дикой природой, а на самом деле является тщательно сделанной конструкцией, магическим фильтром, защищающим храм или дворец от вторжения злых сил. Сад — это модель мира, но мира идеального. Здесь нет тайфунов и землетрясений, здесь гармонично сочетаются инь и ян, сюда не заходят дикие звери, зато здесь есть изображения волшебных драконов или черепах и лягушек. Здесь причудливо извиваются все дорожки и ручейки — потому что злые демоны очень тупые и ходят только по прямым дорожкам.
Средневековые поэты гордились тем, что они могли даже не видеть тех прекрасных мест, о которых они писали. Зачем? Они же читали поэтов предыдущих поколений, воспевавших эти места. Одним словом — природа прекрасна только тогда, когда она превращена в произведение искусства.
Ещё в прошлый приезд я видела, как в Канадзаве, в музее, окружённом знаменитым садом, были сделаны огромные окна — практически стеклянные стены, за которыми были видны деревья. И повсюду стояли кресла — повернутые не к экспозиции музея, а к окну, и люди сидели и просто смотрели на сад. А в отелях, где мы останавливались, любые окна — в коридорах, в номерах — сделаны так, чтобы смотреть на ручеёк, на клён, который тянется к окну, на огромный камень и тростник.
Окно в каждом рёкане было потрясением. В одном — наиболее традиционном, который произвёл на всех нас сильнейшее впечатление, — надо было просто раздвинуть традиционные японские створки — и перед тобой открывался сад. Очень характерно, что в каждой комнате было специальное объявление с просьбой не выходить в сад. Это объяснялось «other people’s privacy». Ну действительно — сидит человек на татами и любуется клёнами в саду, а тут ты гуляешь. Сад не место для прогулок! А вот смотреть из окна и наслаждаться — пожалуйста!
В другом месте комнаты были уже более европейского вида, но зато на каждом балконе стояла своя маленькая банька, куда шла вода из горячих источников. Мы приехали в этот рёкан поздно вечером, когда было совершенно темно. Утром я встала и подняла штору — за окном сквозь пар, поднимавшийся от ванны на балконе, была видна гора — сверху она была покрыта снегом, потом шла полоса оранжево-красных деревьев, а в самом низу текла река. В этот момент в чате нашей поездки один из участников сообщил, что он не хочет больше никуда ехать, а решил навсегда остаться здесь и смотреть в окно. Думаю, что мы все разделяли его чувства.
Святилища Никко
И наконец, совершенно удивительный отель в Никко.
До Никко мы добрались, уже возвращаясь в Токио, и немного опасались, думая о том, что нас ждёт. Дело в том, что Никко — очень туристическое место. А мы за неделю путешествия «по тропинкам севера» совершенно отвыкли от толп туристов и привыкли к спокойному любованию природой почти что в одиночестве. Никко — место, где с древних времён находилось очень почитаемое святилище. Наверное, именно поэтому великий сёгун Токугава Иэясу завещал похоронить себя здесь. К тому же, Никко находится к северу от Токио (тогдашнего Эдо), север считается дурным направлением, которое любят всякие злые силы. Токугава Иэясу скромно предполагал, что после смерти он превратится в очень мощного духа-ками, и поэтому его гробница к северу от основанной им столицы должна была защищать её от всех злых сил.
Сначала, по крайней мере как гласит легенда, сёгуну построили скромную гробницу — отражавшую его личную скромность (no comment), но затем его сын и внук создали в Никко мощный, невероятно богатый, пышный, выстроенный в роскошном китайском духе погребальный комплекс.
Но сначала об отеле и о волшебном окне. Мы поселились, может быть, не в самом современном и модном месте, но в этом как раз была его прелесть. Это первая гостиница, построенная во второй половине XIX века для европейцев и американцев, которые валом повалили в недавно открывшуюся для них страну. Сегодня здесь пытаются сохранять нечто вроде старого «колониального» стиля — со старой мебелью в номерах, экзотическими и ничего не греющими батареями, с рестораном, вызывающим ассоциации с Агатой Кристи или Сомерсетом Моэмом.
Моя комната была номер 14, что вызвало всеобщее волнение, так как в 1922 году в номере 15 останавливался Эйнштейн. И похоже, что тогдашнему свежеиспечённому нобелевскому лауреату предложили полюбоваться одним из самых поразительных видов. Вечером, когда я, как почти каждый вечер, совершенно обессиленная от путешествия и эмоций, рухнула на кровать, то про себя отметила только, что она поставлена как-то странно — у стены, противоположной окну, но так, чтобы можно было, лёжа, смотреть в окно. Видеть там было почти нечего, потому что за окном было темно. Но когда я проснулась и подняла штору, то почти закричала от неожиданности и приступа счастья. За окном была гора невероятной изысканной формы, бурная река, изогнутый мост. На этот раз сходство с картиной было особенно сильным из-за массивной оконной рамы из красного дерева. Я смотрела в окно и передо мной была одна из самых прекрасных картин, какие я вообще когда-либо видела.
Кто рано встает, тому и Бог подаёт. Так как мы встали пораньше, то пришли к мавзолею сёгуна Токугава почти к самому открытию — и обогнали огромные китайские экскурсии. А после того как мы вдоволь налюбовались экзотической резьбой, драконами, странными резными изображениями отшельников и самой популярной здешней скульптурой — маленькой кошечкой, — то отправились к другим местам — и тут поняли, почему уже столько времени все хотят попасть в Никко.
Японцы говорят: «Если ты не видел Никко, не говори “kekko”». Кекко значит «сияющий красотой». А Никко — «наполненный солнечным сиянием». И здесь действительно сияет солнечная красота. Мы уже видели горы, покрытые туманом и дождём, засыпанные снегом, а теперь перед нами были горы, залитые солнечным светом, благодаря которому жёлто-оранжево-красно-алая листва испускала волшебное сияние.
Рядом с погребальным комплексом Токугава стоит мощный буддийский храм, куда туристы совсем не ломятся, а в нём — огромные статуи богини милосердия Каннон. У неё очень интересная история — вообще-то это вовсе не богиня и не женщина, а буддийский бодхисаттва Авалокитешвара. Он был так проникнут сочувствием к людям, что у него разорвалась голова, но боги возродили его — и теперь Авалокитешвару обычно изображают со множеством рук и одиннадцатью головами — так велика его забота о несчастном человечестве.
Когда буддизм добрался до Китая, Авалокитешвара превратился в богиню Гуаньинь, а в Японии — в очень популярную здесь богиню Каннон. Её тоже очень часто изображают с множеством рук. И в храме в Никко сидит огромная Каннон «с тысячью рук». Конечно, на самом деле их меньше, но называют её так. А рядом с ней — огромный Будда, и по другую сторону от него ещё одна Каннон — «с лошадиной головой». Не спрашивайте, почему — может быть, просто из-за того, что конь — это почитаемое существо, связанное с солнцем, но на огромной голове богини видна голова поменьше — лошадиная.
Подивившись на этот храм, мы двинулись к реке. Тут уже было тихо и спокойно, людей почти не было, зато вдоль всей реки стояла бесконечная вереница каменных статуй, изображающих Дзидзо, одного из самых популярных японских божеств, покровителя дорог, перекрёстков и границ, проводника в царство мёртвых, спасителя детей и того, кто заботится о детках, преждевременно покинувших наш мир.
Статуи Дзидзо можно видеть в Японии повсюду, но здесь их, наверное, больше сотни. Говорят, что точно подсчитать их никому не удаётся — по дороге в одну сторону получается одно число, а при возвращении — всегда другое. Но мы и не пытались считать. Мы просто смотрели на эти застывшие каменные лица с загадочной улыбкой и красными повязками, надетыми на них в знак уважения. Были Дзидзо с тщательно вырезанными чертами лица, были те, где лицо только чуть намечено. У одной статуи отвалилась голова и лежала тут же, тоже повязанная красной тряпочкой. Другие представляли из себя просто камень или несколько камней. Идти между этой загадочной шеренгой и бурной рекой было довольно странно — действительно, казалось, что мы находимся на границе волшебного мира, вход в который охраняют каменные изваяния.
Возвращение в Токио
Возвращаться в Токио после всей этой спокойной и умиротворяющей красоты было нелегко, но в столице нас тоже ожидали удивительные вещи. Например, ресторан «Аджика»! Да-да, в Токио есть грузинский ресторан — и очень вкусный. Самое удивительное, что он заполнен под завязку, места туда лучше заказывать, а среди тех, кто уплетает хачапури и хинкали и пьёт саперави, — большую часть составляют японцы. Кто бы мог подумать, что от мисо-супа и сакэ можно совершить такой скачок. А они его совершили — и, похоже, с большим удовольствием.
Мы тоже насладились грузинской кухней, а на следующий день снова погрузились в японскую культуру: побывали на выставке Хокусая (прекрасно), на выступлении сумоистов (кхм… молчу), а затем под вечер отправились в храм, посвящённый богу Фудо-Мёо, где пять раз в день проводится очищение огнём. И там, под совершенно завораживающие удары огромных барабанов, звуки трещоток и колокольчиков, треск пламени и гипнотизирующее пение мантр мы смотрели, как вполне современные люди подносили священнику свои вещи — сумки, пакеты и даже мобильный телефон, а он очищал их огнём. И было ясно, что древние верования здесь по-прежнему живы.
Прощальный вечер — с дегустацией множества видов сакэ и нашим традиционным квизом — мы провели в ресторане на Гиндзе. Гиндза тоже очень красива, но как же отличается эта красота от того, что мы видели в нашем путешествии. Здесь сияют огни, мчатся машины, бегут толпы туристов с пакетами. Повсюду — гигантские небоскрёбы самых неожиданных форм. В каждом из них магазин типа «Тиффани» или «Картье», причём название его должно сверкать не только внизу, там, где входят покупатели, но и на самом верху небоскрёба, чтобы всем было видно издалека.
И это сочетание стекла, камня, света и цвета действительно красиво, но насколько прекраснее идти по стопам Басё тропинками севера. Очень надеюсь ещё туда вернуться и походить неизведанными тропами.