Святки: время духов и запретов

Хаос и опасность, веселье и радость

На дворе святочное время, так что пора поговорить про святки.

У самых разных народов, в разных частях Европы — от Ирландии до России — есть представление о том, что дни конца декабря — начала января особенные. Эти дни считают по-разному: от «западного» Рождества до «Двенадцатой ночи» или появления волхвов, от 7 января до Крещения, от Николиного дня до Нового года.

Разные даты, разные обряды — но очень похожие представления.

Прежде всего главное ощущение, забытое сегодня за нашими предпраздничными хлопотами: это опасное время. Это порог. Граница. А такие места всегда опасны. На опушке леса живёт Баба Яга, и обойти её избушку никак нельзя — она страж. На пороге дома лежит дух, и поэтому нельзя передавать вещи через порог. Во времени тоже есть свои пороги. Привидения не случайно появляются в полночь — в тот момент, когда возникает щель, зазор между закончившимся днём и тем, который только наступает.

Но точно так же нельзя выходить из дома или начинать работу в полдень, когда солнце обладает максимальной силой, а тени самые короткие — это тоже порог, и в это время на землю выходят духи.

В году тоже есть пороги, и самый важный и опасный из них — это тот период, когда дни самые короткие, а ночи самые длинные. Старый год умирает, рождается новый. И, конечно же, в это время наружу выходят духи предков, разнообразные волшебные существа и вообще все те, кого станут называть нечистой силой, будут бояться, но и уважать.

Предков надо вспоминать, кормить, греть, разжигая для них костры. Их надо изображать, наряжаясь волшебными существами — медведями или козлами, или просто выворачивая одежду наизнанку, потому что подземный мир, мир предков и духов — это Upside down, только не такой страшный и мрачный, как в «Очень странных делах», но всё равно опасный.

И поэтому колядование, ряжение и все похожие обряды, которые есть у самых разных народов, — это, конечно же, веселье, но с привкусом опасности.

Святки — это ещё к тому же, как мы прекрасно знаем, время гаданий.

Раз в крещенский вечерок
Девушки гадали:
За ворота башмачок,
Сняв с ноги, бросали;
Снег пололи; под окном
Слушали; кормили
Счётным курицу зерном;
Ярый воск топили;
В чашу с чистою водой
Клали перстень золотой,
Серьги изумрудны;
Расстилали белый плат
И над чашей пели в лад
Песенки подблюдны.

«Светлана» Жуковского в течение всего XIX века была этаким эталоном образа святок. Ей подражали, её изучали в гимназиях, её учили наизусть (всю!) и читали вслух рождественскими вечерами. У Жуковского всё заканчивается нестрашно — все ужасы были просто сном, к которому ещё добавляется доброе пожелание автора: «О! не знай сих страшных снов / Ты, моя Светлана…»

Это уже взгляд образованного, европеизированного городского человека. Более традиционный взгляд всегда куда более опасливый. Елена Владимировна Душечкина в своей прекрасной книге об истории русского святочного рассказа очень интересно показывает, как многочисленные литературные произведения, связанные с Рождеством и святками, вырастали из старинных фольклорных рассказов, сначала существовавших только в устном виде.

Надо сказать, что вообще вечерние посиделки — не менее важная часть святочного времени, чем колядки или гадание. И вроде бы это сплошная радость — девушки и молодые люди веселятся, кокетничают, знакомятся… Но всё не так просто. Вот описание святочного вечера в XIX веке в Енисейской губернии, которое приводит Душечкина:

«На таких вечерках старики разговаривают про давно прошедшее, вспоминают старину и попивают винцо; девушки гадают, щёлкают орешки и поют песни. Наконец, когда вино придаст старикам более веселья, начинают баить народные сказки, побасёнки, загадки и т. п. В избе царствует глубокая тишина — все с величайшим любопытством слушают рассказчика».

И говорят рассказчики в основном обо всяких жутких вещах. О том, как кому-то на дороге повстречался странный незнакомец и как из этого не вышло ничего хорошего. А один парень на святках надел саван, так дьявол утащил его в лес и там бил дубиной почти до смерти. Но убить не смог, потому что так и не смог заставить его снять крест.

О том, как девушка выглянула в окошко во время святок, увидела там своего возлюбленного, но это на самом деле был злой дух. Или как человек пошёл на кладбище, ну и там, конечно, на него напали духи.

Или о том, как девушки пошли погадать в хлев и спрашивали о будущем… у свиной туши. А туша, которая почему-то умела говорить, загадывала им загадки, которые они не смогли разгадать. Ясно, что в такое время загадки — это не просто развлечение. На кону стоят очень дорогие вещи. Девушки поняли, что дело плохо, и побежали в дом, а туша — за ними. Спасло их только то, что хозяйка дома быстро надела им на голову горшки, туша схватила горшки и ушла, решив, что оторвала незадачливым гадальщицам головы.

Очень характерная вещь — духи обидчивые, опасные, но при этом не слишком сообразительные. Можно их перехитрить, но лучше, конечно, не нарываться.

Опасный характер праздничного времени придаёт особую прелесть всему, что тут делают. Можно ходить колядовать и собирать подарки, но вдруг, как у Гоголя в «Ночи перед Рождеством», в мешке окажется не вкусная еда, а чёрт? Можно гадать, а вдруг увидишь себя в гробу?

Да и вообще, в Словении рассказывали, что в это время на кладбище можно увидеть целые процессии мертвецов, а белорусы считали, что дети, умершие некрещёными, могут прийти и украсть одежду из сундуков.

Но, что характерно, это совершенно ничему не мешало. И колядовали, и рядились, и гадали. Надо только чётко осознавать и соблюдать все правила — и тогда тебе ничего не грозит. А правил было ох как много.

Смотрю на список запретов, который я обнаружила в одной из своих любимейших книг — энциклопедии «Славянские древности» под редакцией Никиты Толстого.

Мы весело садимся за ломящийся от новогоднего угощения стол и начинаем накладывать себе оливье, а наши предки знали, что сначала надо подуть на лавку, чтобы случайно не занять место, предназначенное для духа. И вообще лучше оставить свободное место за столом, чтобы не дай бог кто-то не обиделся, что его не угостили. И остатки еды убирать нельзя — надо оставить на ночь для предков.

Вообще нельзя делать столько всего, что просто непонятно, как тут праздновать. Нельзя дуть на горячую еду, нельзя поднимать упавшую на пол ложку, нельзя пользоваться ножом, нельзя часто вставать из-за стола, нельзя громко разговаривать, нельзя ставить локти на стол.

Кто-то готов последовать этим запретам в новогоднюю ночь? Ну хорошо, насчёт локтей нам тоже с детства говорят.

А ещё в течение всех святок нельзя выбрасывать мусор, вязать, рубить, колоть. Ой, ещё и в сексуальные отношения нельзя вступать, потому что зачатый на святках ребёнок может стать вампиром…

Ещё нельзя давать деньги в долг, но и самому надо расплатиться с долгами. Ну это понятно — что делаешь на Новый год, то будет с тобой весь год. Поэтому нельзя драться, ругаться, ссориться. И слишком долго спать нельзя!!!! А как же сон 1 января?

И так как весь мир в это время полон волшебства, то надо быть очень аккуратным со всем, что тебя окружает. Слово, как мы знаем, не воробей, а орудие сильнейшей магии. Поэтому в Польше и Беларуси запрещали называть мышей мышами. К ним надо было обращаться «паненки» — иначе они тебе весь год не дадут покоя. А головёшки в печи следовало называть «золотушками», иначе они рассердятся и будет пожар. Ой, а волков всегда все боялись, поэтому их лучше вообще не упоминать, чтобы не приходили, но если уж надо о них говорить, то называй их «колядниками». Мне кажется, дело в том, что волки воют, а тут ты их правильно назвал, и это уже не страшный вой на луну, а просто рождественская колядка. А вот почему от слова «мак» могут появиться блохи, я не понимаю. Может, кто-то сможет мне объяснить?

Конечно, все эти прелестные обычаи и бодрящие ужастики существовали в течение веков, но чем больше развивалась городская культура, тем сильнее они отступали на задний план.

Уже в петровскую эпоху при дворе празднуют святки — просто потому, что Петру I нравилось любое разгульное веселье, но всё-таки это что-то отсталое, мужицкое, связанное с тем миром, который царь отвергал. Пушкин в подготовительных материалах к «Истории Петра» записывает:

«Святки праздновались до 7 января. Пётр одевал знатнейших бояр в старинные платья и возил их по разным домам под разными именами. Их потчевали по обычаю вином и водкою и принуждали пьянствовать, а молодые любимцы приговаривали: пейте, пейте: старые обычаи лучше ведь новых».

Александр Сергеевич всегда умел заметить удивительные вещи. Пётр, приказавший всей России переодеться в западное платье, использует святочный обычай в своих интересах. Он переодевает бояр в привычную для тех одежду, но превращает её в наряд ряженых. Даёт боярам какие-то имена — что это? Прозвища сказочных героев? Или он превращает их в скоморохов? Их потчуют вином и водкой «по обычаю», но при этом приговаривают: «старые обычаи лучше ведь новых». Вот и пейте — хотя для Петра пьянство было одним из любимейших занятий.

После Петра про святки на какое-то время при дворе забыли, но уже в середине XVIII века весёлые императрицы Елизавета, а потом Екатерина начинают устраивать святочные обряды, хотя теперь это уже не естественное занятие, каким оно было бы в XVII веке, а игра в святки по-европейски одетых и предпочитающих говорить по-немецки или по-французски придворных.

Душечкина пишет: «Мне не удалось установить, в каком году была основана традиция проведения 1 января в Зимнем дворце “балов с мужиками”, о которой мемуаристы первой половины XIX века упоминают как о давней». Если давняя, то значит, пришедшая ещё из прошлого столетия. Монархам надо показать своё единение с народом — а когда же ещё это можно лучше сделать, чем в праздничные дни, когда рушатся все перегородки — между мирами и социальными группами. Мир выворачивается наизнанку — как одежда ряженых. Вспомним римские сатурналии, где господа прислуживали за обедом рабам. В Зимнем дворце такого явно не было, но сам факт того, что «простой народ» пускали во дворец, — это уже разрушение привычного порядка вещей. А это и есть механизм праздника — всё рушится, возникает хаос, из которого затем вырастает обновлённый мир.

Раздвоенность российской, да и не только российской жизни проявлялась во всё большем различии между городской и деревенской жизнью. И, конечно же, возникало желание этот разрыв, раскол преодолеть.

Интерес к рождественским обрядам — это часть общего огромного общеевропейского тренда, проявившегося на рубеже XVIII–XIX веков. Интеллектуалы открыли для себя огромный мир фольклора, народных обычаев и преданий. В Германии, Франции, России романтики, вдохновлённые недавно обретённым национальным чувством, собирают и обрабатывают сказки, песни, поверья. «Светлана» Жуковского — часть этого тренда. Да и «Вечера на хуторе близ Диканьки» тоже.

Как мы знаем, Гоголь специально писал домой матери, чтобы уточнить, как тот или иной предмет или часть одежды называются на украинском языке, просил её подробно описывать разные обычаи. И не случайно в «Вечерах на хуторе» три повести связаны с тем, что учёные называют «календарными праздниками» — повторяющимися каждый год событиями, когда рушится грань между мирами.

И действие там происходит в ночное время, потому что как раз после захода солнца всё и начинается.

Прекрасные майские ночи — время поздних прогулок, песен, любви. Но «Майская ночь, или Утопленница» напоминает нам, что это ещё и «Зелёные святки», которые могли начинаться в конце мая или начале июня. Время, когда оживают духи в лесу, а русалки выходят из воды.

Праздник Ивана Купала представляется сегодня чем-то вроде весёлого ночного купания туристов с прыганием через костёр. Но вспомним — полдень время не менее страшное, чем полночь. И «Вечер накануне Ивана Купала» у Гоголя — это тот момент в разгар лета, когда солнце достигает максимальной силы, наступают жуткие времена, расцветает папоротник и можно увидеть клады, спрятанные под землёй.

Ну и, конечно же, великая «Ночь перед Рождеством». Ещё процитирую Душечкину, когда она анализирует начало повести, где чёрт и ведьма крадут звёзды и месяц:

«Темнота — первый признак и первая внешняя причина начавшегося хаоса. Гоголь подчёркивает полную и непроглядную тьму, в которую погрузился мир: “по всему миру сделалось так темно”; “в такую темноту хоть глаз выколи”; “темнота ночи”; “скучно и страшно идти тёмной ночью” и т. д. Вслед за темнотой чёрт напускает на землю метель, которая вносит в жизнь ещё больший беспорядок».

Как мы знаем, кузнец Вакула не позволил хаосу продолжаться слишком долго и восстановил порядок — так же, как наводили порядок в избе, где дули на место на лавке и вежливо разговаривали с мышами.

И вот что интересно — чуть больше чем через десять лет после «Ночи перед Рождеством» другой великий писатель на другом конце Европы тоже напишет свою сказку про праздник и тоже, пусть совершенно по-другому, покажет, как силы, выходящие наружу в волшебное время, помогают утвердить правильный порядок в мире.

«Рождественская песнь в прозе» Диккенса — не только один из самых знаменитых текстов во всей английской литературе, но ещё и произведение, совершенно изменившее отношение к Рождеству сначала в англосаксонском мире, а потом и далеко за его пределами.

Бессердечному скряге Эбенезеру Скруджу сначала является дух его покойного компаньона Марли, который уже наказан за свою жадность. Марли призывает Скруджа одуматься, а затем ему являются Дух прошлого Рождества, который напоминает старику о его молодости и о том, как он лишился человеческих привязанностей из-за своей любви к деньгам. Дух нынешнего Рождества показывает ему, как люди веселятся и как даже в бедном домике Боба Крэтчита, где скоро умрёт малютка Тим, вся семья объединилась за праздничным столом и благодарит Бога за то, что у них есть. Ну и наконец Дух грядущего Рождества показывает уже и так до смерти напуганному Скруджу, как ужасен будет мир, если он, вот лично он, Скрудж, не изменится. Умрёт маленький Тим. Умрёт Скрудж — и никто не будет его оплакивать, наоборот, его должники только обрадуются отсрочке уплаты долга.

Ну и, конечно же, под влиянием всех этих явлений Скрудж начинает помогать Бобу Крэтчиту, маленького Тима удаётся вылечить, а кроме того — сам Скрудж становится совершенно иным человеком.

Повесть Диккенса не только принесла невероятную славу её создателю. Она ещё и подтолкнула людей к осознанию — или, может быть, воспоминанию — о том, что зимние праздники — это не про нечистую силу. Это про людей и их отношения. Про свет и тепло, а не про холод и тьму.

Так же как православная церковь далеко не всегда поощряла святки, так и на Западе духовенство часто относилось с подозрением к рождественскому веселью, вполне резонно считая его языческим. Суровые американские пуритане в XVII–XVIII веках возмущались самой мыслью о том, что на Рождество кто-то ходит в гости и ещё подарки дарит. В церковь надо идти — вот и всё.

Именно после Диккенса Рождество стало восприниматься как домашний уютный праздник.

Позже к этому добавились и другие литературные образы, которые произвели сильнейшее впечатление на мир. Достоевский со своим «Мальчиком у Христа на ёлке», Ганс Христиан Андерсен и его «Девочка со спичками» и многие другие создали образы несчастных детей, которые лишены возможности праздновать Рождество и, разбив сердца многих миллионов читателей, в то же время навели на мысль о том, что холодные зимние праздники — время душевного тепла.

А XIX век — это ещё и та эпоха, когда святой епископ Николай превратился в весёлого толстячка Санта-Клауса, радостно выкрикивающего «Хо-хо-хо». Это ещё и эпоха, когда идея украшения рождественской ёлки вышла за пределы германского, а затем и англосаксонского мира и стала завоёвывать сначала дворцы, потом дома богатых горожан, затем бедные кварталы, а потом и деревни.

Конечно, чем ближе к нашему времени, тем более эклектичными становятся все святочные обряды. Уже никто точно не помнит, когда что надо делать — перед Рождеством, перед Новым годом, в «двенадцатую ночь». К этому примешивается ещё и китайский Новый год, который, вообще-то, в феврале. Но хорошо помню, как в моём детстве все беспрерывно обсуждали, какого цвета платье надо надевать на новогодний праздник, — и связывали это с наступающим годом Белого Кролика или Огненной Лошади. Всё перепуталось — Санта-Клаус с кока-колой, Дед Мороз, пришедший из советских ёлочных праздников и из фольклорных образов Мороза Ивановича, олень Рудольф, Снегурочка, волхвы, короли…

Мы знаем, что ёлку в советское время пытались запрещать, а потом переделали праздник «в советском духе». Мы знаем, что во многих странах в XX веке святочные обряды описывали как нечто устаревшее и совершенно несерьёзное. Мы знаем, что сегодня есть огромная критика «коммерциализации» Рождества.

А по-моему, кто как хочет, тот так пусть и веселится. Хотите ходить колядовать — ура, приготовим для вас угощение. Хотите участвовать в процессии Reyes Magos, особенно если живёте в Испании, — ура! К вашим детям, как к немецким и голландским, приходит святой Николай? Отлично! Только Крампуса не зовите, пожалуйста, для наказания непослушных. А то говорят, что в Германии родители вызывают святого Николая, как в России Деда Мороза, но некоторые заказывают ещё и визит злобного Крампуса, который вместо подарков приносит угли, а может и ребёнка утащить в мешке. Вот этого не надо!

Не хотите покупать гору подарков — и не покупайте. Но всегда можно обойтись какими-нибудь милыми мелкими безделушками. У вас нет сил всё святочное время есть, пить и веселиться? Понимаю вас очень хорошо — вот я сижу и работаю, хотя это и возмущает моих детей.

В общем, зимние праздники — время хаоса и опасности, веселья и радости. А главное — это те дни, когда свет побеждает тьму, и наша задача — поддержать силы света всеми доступными для нас способами.